Наш Современник, 2008 № 09 - [63]

Почему-то сейчас ей стало жаль, что за поминальным столом не будет сельской учителки, ей захотелось видеть ее, даже поговорить.

Потом что-то изнутри подтолкнуло Ирину Андреевну перечитать то место письма, где незнакомка ("Да какая она незнакомка? - знакомка! почти родственница!" - подумала мимоходом Ирина Андреевна) писала о том, как они с ее мужем спасались от ливня.

"…сумасшедший ливень… посреди поля… в скирду соломы… сидела на коленях… накидка не держала воду… кололась солома… говорили о любви… " - выхватывала глазами с листа Ирина Андреевна и старалась представить то, о чем писалось. "Хм, она такая высокая - "лыжа", - вспомнилось ей словцо Ксении, - выше его ростом, а сидела у него на коленях, да еще на соломе и в дождь… Неудобно же… - подумала Ирина Андреевна и даже слегка поежилась, словно это над ней по измокшей накидке шлепает дождь и вокруг солома - колется, лезет под одежду. - А впрочем, все это очень занятно… Сидеть в ливень посреди поля в скирде соломы на коленях у чужого мужа и говорить с ним о любви, только о любви". - Губы Ирины Андреевны тронула улыбка, но скоро чувствам было улыбки уже недостаточно.

Тем временем в гостиной все было готово, чтобы помянуть покойного, чей фотопортрет в черной обрамке стоял в красном углу, и почти уже все расселись за столами, составленными в непонятную букву или несложный иероглиф; отсутствовала только вдова.

- Кирюша, сходи, позови маму, - тихо попросила Ксения. Кирилл прошел коридором, приблизился к отцовскому кабинету, тронул за ручку дверь. Дверь оказалась заперта. Он насторожился. И вдруг услышал за дверью чей-то смех, не очень громкий, но какой-то очень веселый, искренний и такой чужеродный в эти минуты для этого дома.

- Мам, мама! - испуганно позвал он и постучал в дверь. Через некоторое время из кабинета вышла Ирина Андреевна и, быстро взглянув на сына сухими серьезными глазами, направилась к поминальному столу, в центр, на вдовье место.

А Кирилл осторожно заглянул в кабинет, надеясь застать там кого-то еще, но там никого больше не было.

ЛЕГКИЙ ХАРАКТЕР

Много раз доводилось мне в застольях становиться свидетелем раздраженной сцены, когда жены ограничивали в выпивке своих мужей. Или старались таковые урезки произвести. Жёны надували губки, кривились, фыркали, нервно взбрыкивались, заслоняя ладошкой мужнину рюмку, стопку, бокал, фужер или стакан, в которые стремилась горячительная струя из бутылки, и либо шепотом, либо громогласно претили: "Хватит!", "И так уже лыко не вяжет!", "Завтра на работу!" Или небрежительно отмахивались от мужа: "Хоть залейся! Я тебя на себе не потащу!" Картина расхожая и грустноватая. Женщину тут осудить - грех: она в гости собиралась, наряжалась, душилась, бровки выщипывала, мечтала повеселиться, окруженная вниманием благоверного, а он…

Галочка, однако ж, вверх тормашками переворачивала все представления о женином неудовольствии по поводу крепкой накачки мужа за праздничным столом. "Лишь бы в радость! - присказкой выражалась она. - Слышь, Игореша! Лишь бы тебе в радость!"

Но начнем по порядку.

В тихий городок Стрижевск, затерянный среди сосновых лесов, я заехал попутно, возвращаясь из родных мест в Москву на машине, - попроведать университетского приятеля Николая. Случилось это в субботу, уже под ве-

чер, когда весеннюю нагретость мартовского дня выстуживали ранние сумерки. Заявившись в дом друга без предупреждений, ввечеру в выходной, я нежданно-негаданно угодил на празднование дня рождения его жены Кати. Благо круг гостевой у них оказался невелик - всего лишь одна супружес-каячета, - а у меня нашелся приличествующий событию сувенир. В застолье, таким образом, я вписался без помех, даже чувствовал на себе избыток заботливого внимания.

- Столичные птицы в нашу глухомань залетают редко, - говорила та самая Галочка, которая со второй фразы легко, без нажима и без фамильярности перешла со мной на "ты". - Давай рассказывай нам московские штучки. Говорят, Пугачева и Киркоров собрались снова пожениться? Популярность-то падает…

Я пожимал плечами, говорил, что про жизнь эстрадной богемы знать ничего не знаю и что провинциальные обыватели чаще бывают просвещеннее столичных. И вольно-невольно разглядывал своих новых знакомых.

Галочка являла собой этакое мягкое доброе существо, белокурое, в мелких завитушках, с голубыми глазами, с круглыми щечками с ямочками, с толстенькими губками, - пышечка-пампушечка; веселая, с быстрой речью, в которой мерцали иногда уместные остроты; в сером бархатном платье, - явно дорогом - явно форс, отделанном норковым серебристым мехом; на руках несколько золотых хомутиков с камешками, на шее - золотая цепочка со знаком зодиака (не разглядывал - каким, гороскопам никогда не верил и считал их шарлатанством разных глоб…). Словом, против меня сидела миленькая во внешности, простодушная в общении и оттого привлекательная молодая особа. Заведующая местной сберкассой. Узнав о ее профессии, я даже порадовался: ну, самое место ей быть там: и на виду у людей, и при почете - все ж маленькая начальница.

- Игореша, закусывай! Покрепче закусывай! На сальце вон налегай. Под закусочку-то больше выпьешь, - смеясь, подзуживала Галочка, после того как муж опрокидывал в рот следующую и очередную стопку водки. Он именно опрокидывал стопку - залпом, даже рывком, потом, тихо крякнув, не спеша, не суетливо обращался к закуске.