Наш Современник, 2007 № 02 - [37]

Так мальчик из хорошей семьи, воспитанный на классической музыке и высокой поэзии, хочет сойти за своего среди дворовой шпаны и для этого надевает кепку козырьком назад, ругается матом и сплёвывает сквозь зубы.

Эти и другие подобные примеры говорят о выраженном чувстве неполноценности. Но почему мы-то должны испытывать это чувство по отношению к миру сему? Почему должны стесняться и всячески подлаживаться под него? Мы, христиане, те, кого, Сам Господь назвал “светом мира” (Мф., 5:14) и к кому обращены слова апостола Петра: “Вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, чтобы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда не помилованные, а ныне помилованы” (1 Петра, 2:9-10)…

Естественно, эти слова не повод для гордыни, но указание правильного места, правильной роли, меры ответственности христиан.

Не стоит обманывать себя, что трусливое чувство неполноценности перед миром сим сродни смирению. И называть памятование о царственном достоинстве христиан надменностью и превозношением.

Перевёрнутая вертикаль

Помнится, в 90-е годы многие родители растерянно спрашивали, как отвратить детей от американских боевиков. “Нельзя же им сказать, что это вредно! Они тогда ещё больше будут тянуться к запретному плоду”.

К тому времени либеральным жуликам уже удалось довольно крепко вбить в людские головы абсолютно ложную идею о бессмысленности запретов.

— Тогда скажите, что это фильмы для дебилов, — предлагали мы, устав от дискуссий с этими поклонниками, а вернее, узниками свободы.

И слышали оторопелое: “Как?! Другие же дети всё равно будут смотреть. Получается, мы их таким образом невольно оскорбляем, принижаем. Разве это педагогично?”

Приходилось объяснять, что один из главных приёмов педагогики — это чёткость оценок в сочетании с яркостью примеров. И добавлять, что гораздо больше следует бояться оболванивания своих и чужих детей, чем недостаточной деликатности.

Сейчас, когда дебилизация юношества под влиянием масс-культуры налицо, разговоры о том, что это слишком резкое сравнение, малость поутихли. Но в целом ситуация остаётся прежней. Носители масс-культуры и “примкнувшая к ним” молодёжь где-то там, наверху. То ли на пьедестале, то ли на вершине горы. А остальные на них взирают. Кто-то с бессильным ужасом, внушая себе и другим, что всё это непотребство невероятно притягательно, а потому непобедимо. Другие, на манер интеллигента Васисуалия Лоханкина из “12 стульев”, растерянно вопрошают: “Может, и в этом есть какая-то сермяжная правда? Надо дифференцировать, не стоит всё мазать одной краской. Есть плохой рок, а есть нормальный, наш, православный. Там даже слово “Бог” выкрикивают иногда. Просто барабаны заглушают, поэтому не всегда слышно”.

А особо отважные, надев маскхалаты, ползут по склону к вершине. Маскхалатами служит в данном случае уголовно-наркоманский сленг (“мы должны говорить с молодёжью на её языке”), использование лжи, хвастовства и хамства в качестве новой информационной технологии (“мы тоже должны овладеть приёмами манипуляции, освоить пиар”), мечты о собственной “жёлтой” прессе (“у нас должен быть свой “МК”, нормальная хлёсткая газета, только с нашим содержанием”), стремление даже внешне подражать глобалистским эстетическим стандартам. Например, уже устоялось мнение, что хороший журнал должен быть обязательно глянцевым, с большим количеством ярких иллюстраций. Хотя обилие картинок в нормальном, неоглуплённом обществе всегда было признаком литературы для дошкольников, внимание которых надо искусственно удерживать чем-то ярким и броским. Взрослым же людям, наоборот, обилие картинок только мешает сосредоточиться на тексте. А чего стоят мечты снимать с последующей демонстрацией по телевидению православные ток-шоу, когда о любой, даже самой сложной проблеме надо сказать коротенько, в двух словах, и всё превращается в зрелище? Раньше с преступниками публично не дискутировали. А теперь на ток-шоу можно увидеть и растлителя детей, и наркоторговца, и вора в особо крупных размерах. Он сидит в центре и называется героем передачи. Или, на худой конец, экспертом. Чем, интересно, православное ток-шоу будет отличаться от светского? Полемикой с сатанистами?

Вообще образ вершины, которую надо покорить вместе с находящейся там молодёжью — это образ неправильный, ложный. Поэтому действия, которые он нам диктует, тоже оказываются ложными. Не вершина вся эта современная жизнь, а выгребная яма. Не возвышение, а провал постигает любого, кто ловко впишется в эту, по выражению молодёжного журнала, “прикольно-похабную” жизнь.

Если бы образ выгребной ямы ассоциировался в умах православных людей с глобалистской современностью, то вряд ли они ощущали бы себя неполноценными и стремились — для маскировки — сами испачкаться в нечистотах. Вряд ли, имея перед глазами такой образ, диакон Андрей Кураев гордился бы тем, что ему на рок-концерте “правильно свистели”, когда он выступал перед публикой. В уже цитировавшемся нами интервью он рассказывает о своём первом, “прорывном” выступлении на рок-концерте перед лицом тринадцати тысяч зрителей питерского Ледового дворца.