Наш Современник, 2006 № 02 - [39]

Роковые яйца

Начало смычки рейхсвера с Красной Армией связано с именем Карла Радека — влиятельного члена тогдашнего кремлевского руководства, который после заключения договора в Рапалло говорил, что “политика, направленная на удушение Германии, фактически включает в себя и наше уничтожение. Какое бы правительство ни управляло Россией, оно всегда будет заинтересовано в существовании Германии”. Радек в Советском Союзе был одним из наиболее последовательных приверженцев сотрудничества с Германией.

А начиналось все еще в 1919 году, в одной из камер знаменитой берлинской тюрьмы Моабит, куда был посажен 12 февраля коммунистический агитатор Радек — польский еврей, получивший образование в немецкой школе, говоривший по-немецки как австриец, по-польски — как поляк, по-русски — как русский и еще на нескольких европейских языках бегло, но с ошибками.

Карл Радек был послан Лениным в составе большой советской делегации ответработников в декабре 1918 года на конгресс немецких рабочих и солдатских советов. Делегацию в Германию не впустили по приказу тогдашнего социал-демократического канцлера Эберта. Она, разобиженная вконец, вернулась назад, а Радек остался. Добыв австрийскую шинель, он выдал себя за возвращающегося домой военнопленного и добрался до Берлина. На немецком конгрессе советов он так и не появился, зато поучаствовал в первом съезде германской компартии, январских боях в Берлине, видел своими глазами победу контрреволюции, скрывался пару недель на нелегальных квартирах у немецких товарищей, но в конце концов попал в облаву и был задержан. Ему сильно повезло. Его не расстреляли на месте. Рейхсверовцы в те дни с коммунистами не церемонились. “Убит при попытке к бегству” — так мотивировались массовые расправы с коммунистами и их сторонниками.

Но Радека оставили в живых, посадили в камеру-одиночку, много и с пристрастием допрашивали. Однако летом 1919 года, после Версальского мира, условия его содержания резко переменились. Он был переведен в комфортабельную камеру и получил разрешение на неограниченный прием посетителей. Их, как рассказывают современники, было много, и все важные, в основном из рейхсвера. А камера в шутку стала называться “политическим салоном Радека”. Дело кончилось тем, что в октябре его освободили и он переехал на квартиру высокопоставленного офицера военной разведки фон Райбница, который работал в штабе командующего рейхсвером генерала Секта. Теперь политические беседы с влиятельным представителем российских большевиков продолжились там. В декабре 1919 года Радек возвратился в Москву, несомненно полный идей и тайных предложений, сделанных его немецкими собеседниками. О подробностях тех бесед и по сей день известно очень мало — почти ничего. Но то, что они дали толчок договору в Рапалло, а затем и тесному тайному взаимодействию между рейхсвером и Красной Армией, вряд ли вызывает сомнение.

В разбитой в войне Германии в те годы, разумеется, были разные точки зрения на Советскую Россию и перспективы отношений с нею. Была группа так называемых “западников” и группа так называемых “восточников”. Западники почти сплошь состояли из социал-демократов и либералов. Они ненавидели Советскую Россию и делали ставку на то, чтобы, лояльно сотрудничая с Антантой и выполняя — стиснув зубы — Версальский договор, постепенно вернуть Германии доверие Запада. Самый известный из “западников” — министр иностранных дел Ратенау искренне полагал, что именно после победы большевиков в России складываются реальные условия для союза Германии с Западом. Разве не были правящие круги в Англии, Франции и Германии в равной степени заинтересованы в ликвидации коммунистической угрозы?

“Восточники” были, как правило, представителями самых реакционных правых. Они были последовательными противниками Версальского договора, и это делало их весьма популярными в глазах простых немцев. Они действовали как циники-реалисты до мозга костей. Для них классовая солидарность с западными державами против России не имела определяющего значения. Важнее был немецкий национальный интерес в смертельном противостоянии между победителями и побежденным, подготовка реванша за проигранную войну. Это были поклонники Бисмарка, который не раз говорил, что ему совершенно безразлична конституция того или иного государства, когда речь идет о германских национальных интересах. Россия и Германия обе проиграли войну и были унижены победителями. Поэтому не было ничего более естественного в их глазах, чем союз с Россией во имя пересмотра Версальского диктата. Конечно, большевики в их глазах были “бандой преступников”. Ну и что с того? Каждый в намечавшемся новом союзе мог ведь преследовать свои собственные цели, и пока эти цели сходились, Германия и Россия должны были держаться друг за друга. Советская Россия Германию не унижала и не оскорбляла, новой коммунистической революции в Германии не предвиделось, а Антанта насиловала и притесняла Германию почти ежедневно.

Известный в 60-е годы немецкий журналист Себастиан Хаффнер попытался так реконструировать смысл переговоров рейхсверовцев с Радеком: “Ладно, вы большевики. Это ваше дело. Ладно, вы хотели бы ввести большевизм и у нас. Мы этому сумеем помешать. Правьте у себя, как вам нравится, а мы будем править у себя, как нам нравится. Понятно? Кстати, эти западные державы, которые совсем недавно с помощью белых пытались сбросить вас, не они ли ваши опаснейшие враги? Это и наши враги. Разве мы, в отличие от них, не спасали вас от белых? То-то. Вы хотите создавать Красную Армию? Мы можем вам помочь, если вы за это предоставите нам возможность испытывать у вас оружие, иметь которое запретил нам Запад. Вам нужны капиталы для восстановления страны? Может быть, они у нас найдутся, но, конечно, под процент. Вы нас не любите. Мы вас тоже не любим. Но сдается, что мы могли бы быть полезными друг другу”.