Наш Современник, 2006 № 02 - [34]

В Брестском договоре ничего не говорилось об уважении суверенитета и территориальной целостности договаривающихся сторон. Что касается территорий, которые лежали к востоку от пограничной линии, отмеченной в договоре, то Германия соглашалась их очистить только после полной демобилизации Красной Армии и заключения всеобщего мира.

Подписание договора принесло резкую перемену во внутриполитической обстановке в России. По сути дела, он дал толчок к гражданской войне. Зимой 1917-1918 годов дела советской власти шли хорошо, она быстро и мирно распространялась по всей территории страны. Это было не случайно. Народ хотел мира — большевики мир заключали. Крестьяне хотели земли — большевики землю давали. Советы хотели вырвать власть из рук Временного правительства и стать хозяевами страны — большевики власть Советам дали. Но теперь, увидев этот желанный мир, страна оцепенела от ужаса.

В последующие годы, когда Брестский мир ушел в прошлое, можно было спокойно рассуждать, сколь целесообразно было такое решение. А в 1918 году уверенности в благополучном исходе ни у кого не было и не могло быть. Даже в рядах большевиков единства не отмечалось. Такого мира, равносильного капитуляции, партия не хотела. Возобновились разговоры, что нужна революционная война. Но чем воевать? У России больше не было армии, не было работающей экономики, не было твердой государственной власти. Брестский мир оборачивался катастрофой, а заключен он был большевиками. Вина целиком падала на них.

Коалиционное правительство Ленина распалось. Из него ушли левые эсеры, имевшие серьезную опору в деревне. Эсеры были “крутыми ребятами”- террористами и бомбистами с большим стажем и опытом. С их уходом ни один член большевистского руководства больше не мог чувствовать себя в безопасности. Заодно с ними против Ленина выступили и меньшевики, и анархисты, и нигилисты, и, разумеется, монархисты, кадеты, офицерство. Это была мощная коалиция, к тому же охотно сотрудничавшая с Антантой и ее разведками. Союзники не замедлили начать прямую интервенцию против России, высадив войска в Мурманске, Архангельске, на Дальнем Востоке и в Одессе. Взбунтовался чехословацкий корпус, захвативший Транссибирскую железную дорогу и создавший условия для перехода всей Сибири под власть Колчака.

В этих тяжелейших условиях новая российская власть смогла с первых же месяцев своего существования убедиться в том, сколь коварен, ненадежен и алчен ее немецкий партнер, на мир и сотрудничество с которым возлагалось столько надежд. Берлин все более входил во вкус грабежа России. Немцы продолжали наступление, пользуясь тем, что по Брестскому договору к ним отходили Финляндия, Прибалтика и Украина, которые они еще не успели полностью захватить. Продолжая наступление, они, однако, вовсе не придерживались границ, установленных Брестским договором. Из Финляндии они проникали в Карелию, из Прибалтики — в Белоруссию, с Украины — в Крым, на Кубань и Дон. С коммунистами немцы, как и войска Антанты, не церемонились, хотя и заключили с Лениным мир и даже открыли свое посольство в Москве. Ведя на западе друг с другом войну не на жизнь, а на смерть, рейх и Антанта одновременно, как ни в чем не бывало, рука об руку принялись делить и грабить Россию.

Москва лихорадочно искала выхода из этого положения, пытаясь сыграть на противоречиях рейха с Антантой, вбить клин между ними. Брестский мир начинал казаться уже не катастрофой, а спасательным кругом, за который надо было держаться двумя руками, чтобы не утонуть. И вот Чичерин предлагает немцам новые переговоры, чтобы добиться признания окончательного характера российских границ на западе, даже ценой новых территориальных уступок, склонить их к поддержке против войск Антанты, высадившихся в России. В качестве приманки Германии, начавшей под конец войны голодать, обещали поставки продовольствия из уже голодающей России.

Переговоры начались в июне 1918 года в Москве и Берлине и тянулись 3 месяца. По своему цинизму и бесцеремонности они оставили далеко позади переговоры в Брест-Литовске. Если раньше Германия ставила своей целью отколоть от России лишь ее западные окраины и оставить затем ее, отделенную от Европы кордоном немецких сателлитов, чахнуть в степях и чащобах, то теперь речь велась уже не больше и не меньше, как о колонизации всей страны. Заместитель статс-секретаря по иностранным делам фон дем Бусше писал 14 июля: “Русский транспорт, промышленность и все народное хозяйство должны перейти в наши руки. Нам удастся проэксплуатировать Восток в наших интересах. Оттуда надо взять средства для уплаты процентов по нашим военным займам”.

И немцы принялись за дело. Был срочно создан синдикат крупных банков и тяжелой промышленности с уставным капиталом 2 млрд марок “для экономического освоения России”. Вновь откуда-то объявился неугомонный Парвус, собравшийся организовать гигантскую российскую газетную монополию, которая должна была наводнить Россию печатной продукцией и “перенастроить” российское общественное мнение на обслуживание германских интересов.

Берлин собирался сделать из России что-то вроде немецкой Индии. Но тут приключился забавный спор между самими немцами: что лучше — колонизировать Россию, свергнув большевиков, или удобнее сделать это руками самих же коммунистов? Спор смешной хотя бы уже потому, что до полного краха Германии оставалось всего несколько месяцев, а она все думала, как ей сподручнее поработить Российское государство. Немецкий мозг упорно туманила мысль, что в России стоит мощная германская армия, у которой там нет достойного противника. Значит, можно и нужно брать все что захочется. Другого такого случая не будет. В Берлине чувствовали себя богами-громовержцами.