Наш Современник, 2006 № 02 - [31]

Октябрьская революция была делом Ленина. Это под его руководством она свершилась, поколебав устои всего мира. Немцы, конечно, помогли победить Ленину и большевикам. Из песни слов не выкинешь. Помощь, в том числе финансовая, была, но роль ее не следует преувеличивать. Наверное, позднее, уже в годы советской власти, Берлин был готов отрубить себе ту руку, которой помогал большевикам. Но дело было сделано. Большевики взяли власть, а Ленин возглавил правительство Советской России, в одночасье превратившись из безвестного эмигранта в фигуру мирового масштаба.

Похабный мир

Зимой 1917-1918 годов в Брестской цитадели (остальной город был практически весь уничтожен пожаром) встретились представители кайзера и Ленина, чтобы заключить мирный договор. Большевики пришли к власти, пообещав народу прекратить войну, и должны были выполнить это обещание. Немцам мир был нужен, чтобы в последнюю минуту повернуть ход войны на Западе в свою пользу и добиться победы. Казалось, в этом главном вопросе интересы обеих сторон совпадали. Но это было лишь кажущееся совпадение.

Германия желала не просто скорейшего мира, хотя он ей был позарез нужен, ибо она готовила очередное крупное наступление на Запад. Нет, она собиралась, как шекспировский Шейлок, вырезать из тела России солидный кусок, чтобы создать могучую немецкую восточную империю на ее землях.

Не имея возможности оказывать серьезное военное сопротивление (российская армия была разложена, и солдаты разбегались делить помещичьи земли), большевики надеялись использовать переговоры в Брест-Литовске для целей пропаганды, чтобы ускорить начало революционного пожара в Германии.

Силы были неравны. Для вида немцы вначале согласились с советским предложением о мире без аннексий и контрибуций, но только, если на это пойдут и другие участники войны. Те, разумеется, и не помышляли об этом. Поэтому после короткого периода произнесения торжественных речей стороны перешли к обмену упреками и пинками под столом переговоров. Затем Германия набросилась на Россию и принялась выкручивать ей руки, вымогая у нее территориальные уступки и неслыханные контрибуции. Немцы торопились, опасаясь, что советское правительство вот-вот падет, а мирный договор с ним так и не будет подписан. Поэтому, принявшись душить Советскую Россию, они были в то же время озабочены, как бы не переборщить, и в кулуарах жаловались, что с этими большевиками им приходится носиться как с писаной торбой (“rohes Ei” — по-немецки).

В Брест-Литовске заседало странное собрание, пугающее своей мрачной неестественностью и несовместимостью участников. Воспоминания немцев пронизаны брезгливостью и неприятием российских делегатов. Те, в свою очередь, платили им взаимностью. Тогдашний германский статс-секретарь по иностранным делам Кюльманн так, например, описывает торжественный обед, устроенный в честь советской делегации главкомом Восточного фронта престарелым принцем Леопольдом Баварским: “Москвичи, конечно, только из пропагандистских соображений включили в состав своей делегации женщину, прямиком прикатившую из Сибири. Она застрелила непопулярного среди левых тамошнего генерал-губернатора и в соответствии с мягкой царской практикой была не казнена, а осуждена на пожизненное заключение. Эта выглядевшая как пожилая домохозяйка дама, по фамилии Биценко, судя по всему, примитивная фанатичка, рассказывала за ужином принцу Леопольду, по левую руку от которого ее посадили, со всеми подробностями, как она совершила это покушение. Держа в левой руке меню ужина, она показывала ему, как вручала генерал-губернатору (“Он был плохой человек”, — поясняла мадам при этом) объемистое прошение и одновременно стреляла ему в живот из револьвера правой рукой. Принц Леопольд со своей обычной любезной вежливостью слушал с напряженным вниманием, как будто рассказ этой убийцы интересовал его живейшим образом”.

Или вот воспоминания главы австрийской делегации графа Чернина: “Руководителем русской делегации был совсем недавно отпущенный из Сибири еврей по имени Иоффе… После ужина у меня состоялся первый длинный разговор с г-ном Иоффе. Вся его теория сводится к тому, чтобы ввести право на самоопределение народов на широчайшей основе во всем мире и побудить эти освобожденные народы возлюбить друг друга. Я обратил его внимание, что мы не станем копировать российские условия и категорически отвергаем любое вмешательство в свои внутренние дела. Если он и далее будет настаивать на своей утопической точке зрения о пересаживании их идей на нашу почву, то ему лучше отправиться немедленно ближайшим поездом к себе домой, так как никакого мира нам заключить не удастся. Г-н Иоффе удивленно посмотрел на меня своим мягким взором, немного помолчал и затем сказал мне таким дружелюбным, почти просительным тоном, которого я никогда не забуду: “А я все же надеюсь, что нам удастся развязать революцию и у вас…”.

А теперь слово Троцкому, который вскоре сменил Иоффе на посту главы советской делегации: “С людьми этого сорта здесь я впервые столкнулся лицом к лицу. Нет необходимости говорить, что у меня и раньше не было в отношении них никаких иллюзий. Однако, признаюсь, я все же представлял себе более высоким их уровень. Впечатление от первой встречи я мог бы сформулировать следующим образом: эти люди очень дешево ценят других, но и самих себя — не слишком дорого”.