Наш Современник, 2006 № 01 - [38]

Сергей Петрович подошел, набрал номер.

— Дежурный? Это Черепанов из Москвы. Сообщений для меня не было? Если появятся, звоните в Историко-литературный музей на вахту. Да, я здесь. Всё. Вы, любезнейший, позовите меня к телефону, если мне позвонят из военной прокуратуры, — повернулся он к сторожу, положив трубку.

При упоминании о прокуратуре на длинном, но почти лишенном подбородка лице Исаича мелькнуло смятение.

— Вообще-то сегодня санитарный день… — пробормотал он. — Не положено… Альберт Иваныч!…

— Исаич, не гони волну, — негромко сказал Пепеляев. — Все схвачено. Позвонят — позовешь. Если, конечно, найдешь нас, — многозначительно добавил он.

— Что значит: “если найдешь”? — удивился Черепанов.

— Я вам потом объясню, хорошо? Пойдемте. Исаич, открывай.

Сторож хмуро выбрал из связки ключ и, шаркая ревматическими ногами, поплелся на второй этаж. Здесь он отпер дверь с надписью “Служебный вход”. Звонарев с Черепановым вслед за Альбертом Ивановичем вошли в темный коридор.

— Я же говорил: мы идем в подземный ход! — зашипел Пепеляев, когда дверь за ними захлопнулась и проскрежетал в замке ключ. — Как он позовет вас оттуда? Вы что думаете: он знает, куда идти?

— Не нравится мне это, — сказал Алексею голос Сергея Петровича из темноты. — Какая-то авантюра. Может, пойдем отсюда, пока не поздно?

— Товарищи!… — простонал Альберт Иванович, который шарил по стене в поисках выключателя. — Ну что вы, как дети? Не в притон же я вас какой-то веду, в самом деле!

— Сергей Петрович, ведь всего час! — поддержал Пепеляева Звонарев, которому все это — темнота, разговоры шепотом, обстановка секретности — живо напомнили детские экспедиции по чердакам и подвалам, где предположительно таились сокровища.

Зажегся наконец свет. Вокруг всё было загромождено прислоненными к стенам пыльными полотнами в рамах и без оных (большей частью посредственные крымские пейзажи), скульптурами в лохмотьях паутины, какими-то здоровенными ящиками с надписью “Не кантовать!” и пухлыми, забитыми Бог весть чем папками. На полу у противоположной стены стоял писанный маслом портрет какого-то крючконосого худого старика с горящим взглядом, в расшитом халате и круглой черной шапочке на голове.

— Это что — мистический портрет из повести Гоголя? — пошутил Алексей.

— Как? — не понял Пепеляев.

— Ну, помните, в “Портрете” у Гоголя художник Чартков покупает на развале картину, изображающую какого-то восточного ростовщика?… Она все путешествовала от человека к человеку.

— А-а, — засмеялся Альберт Иванович. — Почти угадали! Это Соломон Крым, премьер-министр Крыма в 1918 году. Автор неизвестен. Кстати, вот этот мужчина, похожий на Ленина, — Пепеляев указал на другой портрет, поменьше, — министр юстиции в правительстве Крыма Владимир Дмитриевич Набоков, отец знаменитого писателя Набокова. Как сами понимаете, по идеологическим соображениям оба портрета не годятся для основной экспозиции. Впрочем, в официальных местах этот портрет Соломона Крыма не висел никогда. Дело в том, что премьер здесь изображен в караимском наряде. Караимы, как вам, наверное, известно, это такая крымская народность, исповедующая разновидность иудаизма. Их столица, горный город неподалеку от Бахчисарая, так и называлась — Чуфут-кале, что в переводе с крымско-татарского означает “Иудейский городок”. Так вот: Соломон Крым был караимом, и караимские купцы решили ему сделать подарок, когда он возглавил отложившийся от большевистской России Крым. Они заказали портрет премьера и торжественно вручили ему с адресом. Но купцы явно перестарались, попросив художника изобразить своего знатного сородича в караимском наряде: Соломон Крым, всячески заигрывая с крымскими татарами, вовсе не хотел афишировать своего происхождения. Кстати, это не единственный портрет в этом запаснике, заказанный караимами. Есть и более крупные фигуры. — Альберт Иванович, поднатужась, отвернул от стены высоченную картину в богатой резной раме. Это был портрет государыни Екатерины II в полный рост. — Со времен Екатерины Великой, — продолжал Пепеляев, — не было царя, который не удостоил бы своим посещением Иудейский городок, кроме одного — Павла.

— Может, поэтому он и царствовал так мало? — усмехнулся Сергей Петрович.

Альберт Иванович засмеялся, а потом подумал и сказал:

— Может быть. — Он отвернул от стены другое полотно, поменьше. На нем изображен был сын Павла Петровича и участник заговора против него, лысеющий со лба император Александр I, стоявший с кавалергардским шлемом в руках на фоне грозовых облаков.

— Все эти портреты — из главного парадного зала дома приемов высочайших гостей, выстроенного в Чуфут-кале в 1897 году. — На следующей картине, которую Пепеляев повернул к Звонареву и Черепанову, был император Николай I. Он стоял в точно такой же позе, что и его старший брат, и тоже на фоне облаков, только Александр Павлович смотрел влево, а Николай Павлович вправо. Затем были продемонстрированы Альбертом Ивановичем портреты Александра II с лихо закрученными усами, мощного, глядящего исподлобья Александра Ш и, наконец, Николая II в блестящих сапожках, сидевшего, ловко закинув ногу на ногу. Наблюдая за Альбертом Ивановичем, сноровисто управляющимся с громоздкими полотнами, Алексей подумал, что в своем грязноватом тулупе до пят он, наверное, очень похож на тех, кто в свое время эти портреты снимал.