Наш Современник, 2001 № 09 - [11]

Наконец, вижу свет! Пытаюсь размять затекшие плечи, подвинуть куда-нибудь ногу... руки. И не могу. Чувствую, что кто-то есть рядом. Кто ж, как не Кучеренко, думаю. И действительно, сбросив последние комья земли, он трясет меня и со скупой улыбкой произносит вразумительно и бодро:

— Ну что, брат? Очухался мало-мальски? Главное, что уцелели мы! Живые! Moгло быть и хуже... Остальное — до свадьбы заживет... Жаль, что ружьецо наше накрылось, — сказал он. — Ствол погнуло. Не поместилось в окопе. Наискосок только успел приткнуть. Все же задел чертов “тигр”.

Я отряхнулся и протер рукавом глаза, еще не веря в свое спасение. Страшные отпечатки гусеничных лап врезались не только в землю, но и в душу. Ни окопов, ни брустверов — все перемешано. “Да, было дело”, — подумал я и, глядя на подбитые танки врага, горько произнес:

— Где ж тот “тигр”, гадюка? Ушел, наверное. И никто не сразил eго.

— Как не сразил? — откликнулся сосед, мой друг Петров.

Я обрадовался, что он жив, что вижу его... А он продолжал, вздохнувши:

— Угрохали подлюку. Вы eго только подбили, а Ильюшин со второго отделения угрохал на веки вечные. Вон стоит — хобот воткнул в землю.

— Живой он? — вдруг вырвалось у меня.

— А как же, живой, конечно, — уверенным тоном ответил Петров. — “Тигр” проутюжил вас и рванулся дальше, в наш тыл — давить пехоту. Вот тут-то Ильюшин и врезал ему в зад бронезажигательным.

Я оглянулся и увидел тот самый “тигр”. Броня его вовсю чадила. Это была уже мертвая броня...

Я смотрел на синее небо. А для кого-то оно было закрыто навсегда. Кучеренко сидел без пилотки. “Сорвало взрывной волной, как и мою каску...” — подумал я. На широкой ладони напарника переливалось золотом спелое жито.

— Хлебушко наш! Кормилец... — задумчиво произнес Кучеренко, с любовью перебирая пальцами зерна и осторожно сдувая сор.

 

Из повести “ЗА ОДЕРОМ”

Переправа

Б ыло совершенно темно, когда мы подтянулись и построились повзводно,

отойдя от Одера. Догадывались, что где-то разлив его не такой широкий. Там, вероятно, и будем форсировать. В том, что будем форсировать, никто не сомневался.

Поначалу несли на себе пулеметы. Потом командир роты, к которой мы были приданы, договорился сдать их в хозвзвод.

Навстречу двигались тяжелые самоходные орудия и танки с надписями на башнях: “На Берлин!” Двигались больше грузовые машины, крытые брезентом, гвардейские минометы — знаменитые “катюши”, как любовно их прозвали солдаты.

Увидев реактивные снаряды в деревянных футлярах на всю длину кузова грузовика, кто-то воскликнул:

— А эти вот летят вместе с ящиками!..

— Да это ж снаряды “андрюши”! — отозвалось сразу несколько солдат.

— Эти бьют только там, где без них нельзя, — сказал шагавший рядом Шишкин. — Против таких ничто не устоит.

Мы — сытые, отдохнувшие на Одере, и нам сейчас все было интересно.

Повстречались с дальнобойной артиллерией, сверхтяжелой, где одну пушку тащили два гусеничных трактора (ЧТЗ). Пушки медленно подавались вперед. Казалось, даже таким тягачам было не под силу везти грозную махину.

— Ну и “плевательница”! Небось на все тридцать километров бьет! — восторженно сказал Шишкин, оглядывая огромный ствол одной из этих пушечек. — Вот это хобот!..

Артиллеристы молча, не шевелясь сидели на высоком и длинном лафете орудия, как будто погрузившиеся в дремоту. Вспомнилось, как во время маршей пушкари любили дружески поддеть пехоту. Иной раз и помогут, передадут буханку, а то и две хлеба — ешь, пехота!.. Знали, что нам приходилось потуже затягивать ремень. А у них, как и у танкистов, были запасы — есть где поместить. Не на своем горбу несут. Не то, что мы, пехота-матушка. Сочувствовали. Уважали пехоту... и жалели по-солдатски...

 

За Одером

Ф аустмины и фаустпатроны, новое ручное оружие вpaгa, являлись с ближних

расстояний грозою для наших танков. Но враг использовал их нередко и против пехоты. Человек, пораженный осколком фаустснаряда, заживо горел на глазах... Пули беспрестанно свистели на разные голоса, истошно и нараспев. Враги не замолкали ни на миг.

— Да откуда они бьют, дьяволы? — горячился Шишкин.

И верно, откуда они брались? Живого места нет. Было чему удивляться...

Но вот перед нами стена из толстого бетона. Под нею замаскированная щель — ход сообщения. Бойницы, а сверху бетонныe “колпаки”. Бункер. Таких несколько.

Мы — наш расчет — и еще некоторые солдаты устремились в один из них. Смотрим — сидят немцы в каких-то застывших позах. Все мертвые, но с виду как живые. Кто держит котелок, кто полотенце, кто сигарету, как бы собираясь прикурить. Ни ран, ни травм не видно. Лишь у некоторых струйки запекшейся крови, стекавшей из носа и ушей.

Почему так, что с ними произошло — задумываться было некогда, да и насмотрелись мы здесь всякого... Однако Шишкин понимающе вздохнул.

— Сердце не выдержало... Мозг... — сказал он.

Не выдерживал человеческий организм адских разрывов, как и эти стены, несмотря на всю их крепость.

 

В ротах негусто

М еня и еще одного молодого бойца вызвали к командиру батальона. После

некоторого инструктажа нам выдали пулемет “горюнов”, совершенно новый и весь в масле.