Наш двор - [14]
А что же это я здесь стою? Почему я домой не бегу? Ведь отсюда наша деревня теперь совсем недалеко… Ну да, вот она уже, наша деревня. Вот и наша улица. И наш дом. Я его сразу узнал! Потому что он весь красный. Он точно такой, как Марийка его рисовала.
Вон и колодец с воротом во дворе. А около колодца кадушка стоит. В эту кадушку папа утром наливал воду, и днем Арно в ней купался. Ну конечно, он и сейчас купается в ней. И Роберт, с которым он вместе в школу ходит, купается с ним. Они в одних трусах и совсем мокрые. Даже мешочек у Арно на спине весь мокрый. А они всё обливают друг друга водой и хохочут, хохочут.
А вон на крыльце и Марийка сидит. В руках она держит большой кусок красного хлеба с маслом. Она ест хлеб и смотрит на нашу Мету. Мета трется об угол. Значит, Мета линяет, и мы с Арно скатаем мячик…
А какие большие куски сахара у Марийки на хлебе! Значит, она правду тогда говорила. А я думал, что она сочиняет.
А что же они сидят, как будто я дома? Ведь меня нету дома, а они и не беспокоятся. Может, меня собака укусила или колхозный бык забодал.
А может быть, они искали меня и не нашли? Я же далеко был, вон как долго бежал.
Ладно, я сам зайду во двор. Нет, я лучше крикну, и пусть меня ищут.
— Ар-но! — кричу я.
Арно перестает смеяться. Он оглядывается вокруг. Но я спрятался за воротами, и он меня не видит.
— Ар-но! — кричу я еще раз.
Арно начинает меня искать. Но разве он найдет меня? Я ведь маленький, меня трудно найти. Я вбегаю во двор.
— Вот я! — кричу я громко и бегу к Арно. — Я тебя догнал! Я тебя догнал!
— Мама! — кричит Арно. — Фрицик вернулся!
Из дома выбегает мама. Значит, ей уже вылечили ножки и она сразу домой пошла?
— Мой маленький, — говорит мама, берет меня на руки и целует и плачет. — Где ты так долго был? Ну, пойдем скорее к папе, он тоже ждет.
Значит, и папа здесь? Значит, мама все же попала к папе и они вместе пришли домой? Как хорошо!
Мы заходим в дом.
— Фриц, — говорит мама, — а ну-ка, посмотри сюда, кто к нам пришел!
— Ну-ну, и кто же это? — говорит папа. — О-о, неужели это Фрицик?! Ну конечно! — Папа приседает и широко расставляет руки: — А ну, бегом!
Я бегу прямо к папе в руки. Папа подхватывает меня и поднимает высоко-высоко, к самому потолку. У меня даже между ног что-то замирает, так высоко.
— Ну, подуши меня, — говорит папа.
Я давно не душил папу. И я уже большой и сильный. Сейчас я его так подушу, что он сразу ойкнет.
Я обнимаю папу за шею и тяну к себе изо всех сил. Папа даже глаза закрывает, так сильно я его душу. И он сразу говорит:
— Ой, Фрицик, отпусти меня. Ты такой сильный стал! Наверно, тебя уже скоро можно будет в школу с собой взять.
Я рад — я давно уже хотел сходить с папой в его школу.
Папа опускается со мной на пол. Значит, мы будем сейчас с ним бороться. Я люблю с папой бороться. Когда я за обедом съедал все, что мама накладывала мне в тарелку, я всегда папу перебарывал. Только сегодня, наверно, папа меня переборет, потому что я давно уже не обедал.
Но тут в дом входит Арно. Он говорит:
— Пап, можно, я Фрицика возьму в кадушке понырять?
— Ну ладно, идите, — говорит папа. — Мы после обеда поборемся.
Я люблю нырять с Арно в кадушке, и мы бежим с ним во двор.
Во дворе у нас откуда-то много-много народу. Я никогда еще столько народу не видел. Ой, да ведь это всё знакомые!
Справа во дворе одни дети. Они стоят и сидят большими группами, одна возле другой. И в каждой группе в середине сидит мой папа.
А слева сидят и стоят взрослые. Их тоже много-много, и их я тоже всех-всех знаю. Вон и дедушка наш. Он сидит на коне, в одной руке он держит красный флаг, а в другой опущенную саблю. А с шеи у него свисает обрезанная веревка. Конец веревки распустился и достает до сабли.
Я оглядываюсь назад. Папа вынес на крыльцо стул с высокой спинкой. Он сидит на стуле прямо-прямо и смотрит на меня. А рядом с ним стоит мама, она положила ему руку на плечо и тоже смотрит на меня. Они смотрят на меня и улыбаются. Значит, это они пригласили всех-всех к нам в гости? Как здорово!
А как жарко! Это потому, что печет солнце. Солнце печет сильно-сильно, даже голова болит. И трудно дышать. Я дышу всем ртом, но все равно никак не надышиваюсь. Только во рту все пересохло, и язык такой… как сырые картофельные очистки.
— Пить, — хриплю я.
Бабушка дедушки Семеныча подает мне ковшик с водой. Она кладет мне руку на лоб и говорит:
— Господи, прямо горит весь!
Потом она опять расплывается и пропадает куда-то.
Солнце все так же печет. Только ногам стало прохладнее. Наверно, это потому, что вода, которую я выпил, в ноги ушла.
Нет, это потому, что земля во дворе прохладная. Она прохладная, потому что влажная. Наверно, Арно с Робертом побрызгали двор водой.
Не-ет, это не потому, что побрызгали. Это потому, что наш двор вдвинулся в Волгу. Кто-то двигает наш двор в Волгу, и он все дальше входит в нее. Ведь наш двор как большой-большой поднос. Только дно у него земляное, а по краю стенки из изгороди.
Вот наш двор уже весь на воде. Как хорошо! Наш двор плывет по воде, как пароход!
Здесь, на Волге, солнце светит еще ярче. Даже смотреть больно, и все небо в кругах, разноцветных и черных. А из этих кругов падают снежинки. Снежинки падают прямо в воду. А в воде из них получаются серебристые рыбки.
1989-й год для нас, советских немцев, юбилейный: исполняется 225 лет со дня рождения нашего народа. В 1764 году первые немецкие колонисты прибыли, по приглашению царского правительства, из Германии на Волгу, и день их прибытия в пустую заволжскую степь стал днем рождения нового народа на Земле, народа, который сто пятьдесят три года назывался "российскими немцами" и теперь уже семьдесят два года носит название "советские немцы". В голой степи нашим предкам надо было как-то выжить в предстоящую зиму.
Итак, начался отсчет третьего тысячелетия. Масштабные даты — новый год, новый век, новое тысячелетие — очень искушают увидеть в них и масштабные рубежи на пути к новым, конечно же, большим и хорошим, достижениям. Но беззвучный, неделимо-непрерывный и неумолимо-самостоятельный поток времени равнодушен к налагаемым на него условным меркам. Рубежи, этапы, эпохи нашей деятельности редко совпадают с круглыми числами на бесконечной линейке времени. Тем не менее, такие даты заставляют задуматься: что же нам удалось сделать, что мы имеем сегодня и что нужно делать завтра? Куда мы вообще идем и к чему придем?
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?