Наш человек в Гаване - [25]

— Да, сэр?

— Никаких мятежников вообще не существует. Все это миф. Правительству понадобился предлог, чтобы объявить район закрытым.

— Пожалуй, вы правы, сэр.

— Для всех нас будет лучше, если я ошибаюсь, — радостно сказал шеф. — Боюсь я этих штук, Готорн, ей-богу, боюсь. — Он снова вставил монокль, и зайчик на стене исчез. — Когда вы были здесь в прошлый раз, вы говорили с мисс Дженкинсон насчет секретаря для 59200 дробь пять?

— Да, сэр. У нее не было ничего подходящего, но она считает, что одна из ее девушек, Беатриса, пожалуй, сойдет.

— Беатриса? До чего же противно, что их называют по именам! Подготовку она прошла?

— Да.

— Пора дать резиденту в Гаване помощников. Все это не по плечу одному человеку, да еще без специальной подготовки. Пожалуй, пошлите и радиста.

— А не лучше ли мне сначала съездить самому? Я бы мог познакомиться с обстановкой, поговорить с ним о том о сем.

— А конспирация, Готорн? Мы не можем сейчас подвергать его опасности провала. Если ему дать радиопередатчик, он будет сноситься непосредственно с Лондоном. Не нравится мне эта связь через консульство, да и они тоже не в восторге.

— А как же его донесения, сэр?

— Придется ему наладить что-то вроде курьерской связи с Кингстоном. Можно использовать кого-нибудь из его коммивояжеров. Пошлите ему указания с секретаршей. Вы ее видели?

— Нет, сэр.

— Повидайте немедленно. Проверьте, подходит ли она. Может ли взять на себя всю технику? Введите ее в курс дел его фирмы. Старой секретарше придется уйти. Поговорите с А.О. насчет небольшой пенсии.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Готорн. — Можно мне взглянуть еще раз на эти чертежи?

— Вас, кажется, заинтересовал вот этот. Что вы о нем скажете?

— Похоже на быстродействующую соединительную муфту, — мрачно сказал Готорн.

Когда он был уже у двери, шеф бросил ему вдогонку:

— Знаете, Готорн, все это прежде всего ваша заслуга. Мне как-то говорили, что вы плохо разбираетесь в людях, но у меня на этот счет было свое мнение. Браво, Готорн!

— Спасибо, сэр.

Он уже взялся за ручку дверь.

— Готорн!

— Да, сэр?

— А вы не нашли той старой записной книжки?

— Нет, сэр.

— Может, ее найдет Беатриса.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1

Уормолду никогда не забыть этой ночи. Милли исполнилось семнадцать лет, и он решил повести ее в «Тропикану». Хотя в кабаре и нужно проходить через игорные залы, «Тропикана» все же безобиднее, чем «Насьональ». Эстрада и площадка для танцев находятся под открытым небом. На огромных пальмах, в двадцати футах над землей, раскачивались девушки, а розовые и лиловые лучи прожекторов скользили по полу. Певец в ярко-голубом фраке пел по-англо-американски о прелестях Парижа. Потом рояль задвинули в кусты, и девушки спустились с ветвей, как пугливые птицы.

— Как это похоже на Арденнский лес, — с восторгом сказала Милли.

Дуэньи с ней не было: она исчезла после первого же бокала шампанского.

— Не думаю, чтобы в Арденнском лесу были пальмы. Или танцовщицы.

— Ты все понимаешь буквально, папа.

— Вы любите Шекспира? — осведомился у Милли доктор Гассельбахер.

— Нет, не люблю, — слишком уж он поэтичен. Помните, как это у него… Входит гонец. «Направо двинулся с войсками герцог мой». — «Тогда мы с радостью пойдем за ним на бой».

— Да какой же это Шекспир?!

— Очень похоже на Шекспира.

— Милли, не болтай глупостей!

— По-моему, Арденнский лес тоже из Шекспира, — сказал доктор Гассельбахер.

— Да, но я читаю только «Шекспира для детей» Лэма. Он выбросил всех гонцов, кое-каких герцогов и почти всю поэзию.

— Вы проходите Лэма в школе?

— Нет, я нашла книгу у папы.

— Вы читаете «Шекспира для детей», мистер Уормолд? — спросил с некоторым удивлением доктор Гассельбахер.

— Нет, нет, что вы. Разумеется, нет. Я купил эту книгу для Милли.

— Почему же ты так рассердился, когда я ее взяла?

— Я не рассердился. Просто не люблю, когда ты роешься в моих вещах… в вещах, которые тебя не касаются.

— Можно подумать, что я за тобой шпионю, — сказала Милли.

— Милли, детка, пожалуйста, не будем ссориться в день твоего рождения. Ты совсем не обращаешь внимания на доктора Гассельбахера.

— Отчего вы сегодня такой молчаливый, доктор Гассельбахер? — спросила Милли, наливая себе второй бокал шампанского.

— Дайте мне как-нибудь вашего Лэма, Милли. Мне тоже трудно читать настоящего Шекспира.

Какой-то очень маленький человек в очень узком мундире помахал им рукой.

— Вы чем-то расстроены, доктор Гассельбахер?

— Чем я могу быть расстроен в день вашего рождения, дорогая Милли? Разве только тем, что прошло так много лет.

— А семнадцать — это очень много лет?

— Для меня они прошли слишком быстро.

Человек в узком мундире подошел к их столику и отвесил поклон. Лицо его было изрыто оспой и напоминало разъеденные солью колонны на приморском бульваре. Он держал в руках стул, который был чуть пониже его самого.

— Папа, это капитан Сегура.

— Разрешите присесть?

Не дожидаясь ответа Уормолда, он расположился между Милли и доктором Гассельбахером.

— Я очень рад познакомиться с отцом Милли, — сказал он. Сегура был наглецом, но таким непринужденным и стремительным, что не успевали вы на него обидеться, как он уже давал новый повод для возмущения. — Представьте меня вашему приятелю, Милли.