Наш бронепоезд. Даешь Варшаву! - [15]

Пылающий поручик вывалился за дверь.

– Время терять не будем, – крупное лицо Артемовской не утратило своего равнодушного выражения, но белесые глазки глянули пронзительнее. – Вы, сударыня, барышня образованная, интеллигентная, все понимать должны. Помогите подруге раздеться, да и начнем без нервотрепки. Здесь тепло, не простудитесь.

– Нет уж, я сквозняков жутко боюсь, – отрезала Катя. – Подождете, ничего с вами не сделается.

– Я-то подожду, начальство ждать не будет, – Артемовская, несмотря на свою грузность, стремительно шагнула к Кате. – Ты, фря, перед кем гоношишься? Я разве не вижу, кто ты такая? Цырва, – последнее определение монументальная мадам прошипела вполголоса.

Катя, прижатая к столу, обозрела напирающие на нее массивные выпуклости:

– Силикон или просто тыквы? Ты не туфти. Я тя тоже без лупы зрю. Наезжать не кидайся, очко порву.

На лице Артемовской промелькнуло некое оживление:

– Так вот из какой Москвы гости? По этапу никак хаживала? Так что ж ты, красавица, гимназистку корчишь? – тетка цепко ухватила Катю за запястье. – Разоблачаться добровольно гнушаешься?

Катя раздраженно мотнула головой, в сторону дернувшейся было Витки. Замри, взрослые тетеньки сами разберутся.

Мадам Артемовская была натуральным бегемотом. Наверняка под сто пятьдесят кило. Жирную лапу ей Катя постаралась не ломать. Тетка с опозданием изумленно хрюкнула, слегка задела башкой дверь и оказалась в светлом коридоре. С грохотом рухнула на колени. Часовые шарахнулись. Мадам Артемовская, пуча глаза, ухватилась за поврежденный локоть.

– Воды даме дайте, – посоветовала Катя и, устояв перед искушением наподдать сапогом по монументальной заднице, захлопнула дверь.

У Витки глаза были в пол-лица:

– Они… Они що с нами теперь сделают?

– Что сделают, что сделают… Два раза не расстреляют, гарантирую. Ты чего дергалась?

– Так драться же…

– И не вздумай. Лучше визжи – это у тебя лучше получится. Что-то долго наш колдун ворожит. Как бы поздно не было.

– Протка все сделает. Он хлопчик разумный… – Вита осеклась, в комнату заглянул поручик.

– Вы это что себе позволяете? Сопротивление при исполнении… это ведь истолковать можно…

– Что тут истолковывать, господин поручик? – изумилась Катя. – Не думаете же вы, что приличные дамы согласятся часами сидеть в неглиже? Хотите обыскать – ради бога. Но хоть одеяла какие-то дайте. У меня оставались иллюзии, что мы попали в приличное общество. Ошиблась. Где вообще контрразведка такую жуткую корову откопала?

– Вы злоупотребляете, – жалобно пробормотал Виктор, – я сейчас доложу. Часовому войти можно?

– Естественно. Мы же в относительно приличном виде. Вы, поручик, передайте, пожалуйста, что мы готовы оказывать любое содействие, но в рамках общепринятых приличий.

– Приличия… Вы госпоже Артемовской руку сломали, – с упреком сказал поручик. – Дикость какая, ей-богу.

– Что вы говорите?! – ужаснулась Катя. – Руку я не хотела. Виновата – оконфузилась.

Катя сидела на столе. Витка сесть на шаткое сооружение не рискнула, прислонилась к печке. Успокоилась слегка девочка. Часовому куда хуже – уцепился за винтовку, весь такой напряженный. Ясное дело, четких указаний нет, в случае чего – то ли шпионок штыком колоть, то ли прикладом успокаивать? Неизвестно, кто кого успокоит. Торчит на посту словно у полковой казны. Ноги вместе, как у фарфоровой статуэтки, – дунешь – завалится.

– Господин доброволец, я правда руку мадам сломала?

– Не могу знать! – вздрогнув, рявкнул солдат.

– Ой, какой вы бравый. Старослужащий, наверное? – Катя покачала ногами, разглядывая пыльные носы сапог.

Хреново у контрразведки служба поставлена. То ли кадров не хватает, то ли совсем квалификацию потеряли. Как бы сдуру действительно не расстреляли. С девчонкой отсюда не выскочишь. Что ж Прот резину тянет?

Шмотки притащили минут через сорок. Влетел взъерошенный изумленный поручик – похоже, в сие состояние милейший Виктор приходил чрезвычайно легко:

– Сударыни, переодевайтесь скорее. И без эксцессов, пожалуйста. Нас ждут.

За спиной поручика маячила мадам Артемовская с рукой на перевязи. За надзирательницей топталась еще одна недовольная тетка со свертком тряпья.

Обновки оказались мятыми платьями сестер милосердия. Переодеваться под ненавидящим взглядом мадам Артемовской было не сильно приятно, но Катя от излишней стеснительности давно избавилась. Похлопала себя по бедру:

– Ноги раздвигать, госпожа тараканша?

– Не трудитесь. В вашу худобу много не спрячешь, – мстительно процедила баба.

– Сударыни, нельзя ли поживее? – отчаянно воззвал из-за двери поручик. – У вашего мальчика приступ. Отчего же вы не предупредили, что он эпилептик?

– А кто нас спрашивал? И вообще, разве не видно, что малыш болен? – отозвалась Катя.

Идти пришлось разутыми. Мадам Артемовская принялась за шмон всерьез. Сапоги на составные части наверняка разделает.

– Ужасно неудобно получается, – бормотал Виктор, поглядывая на шлепающих босиком девушек.

– Да ничего, главное, чтобы ногу не отдавили, – Катя кивнула на конвоиров, бухающих сапогами по пыльному паркету.

– Я не это имел в виду. В смысле, и это тоже, но в основном мальчика. – Поручик горестно вздохнул. – В истерике он. Кричит, рыдает. Двух слов понять невозможно.