Нас предала Родина - [50]

Москвич миновал первую в городе девятиэтажку с «Салоном для новобрачных», выехал на площадь. Площадь носила громкое имя «Дружбы народов», это же символизировал и стоящий в центре монумент. В народе, в зависимости от национальности, его называли совсем по-другому. Три гранитные фигуры — чеченец, русский и ингуш — всматривались вдаль слепыми глазами. Что они там видели? Что сказали бы, будь у них такая возможность? Нашли бы слова?

В сквере за монументом собралась небольшая толпа. В основном, женщины, немало детей, старики. Почти все с сумками. «Русские», — наметанным взглядом грозненца отметил Борис и попросил:

— Тормозни.

Женщины настороженно глянули на остановившуюся машину, на двух приближающихся мужчин.

— Здравствуйте! — тихо поздоровался Борис. — Извините, а вы что здесь стоите? Автобусы ждете?

Женщины обвели их оценивающим взглядом, что-то там, по-видимому, разглядели и немного оттаяли.

— Да, автобусы.

— Второй день ждем.

— Третий!

— Не, выдумывайте, второй.

— Вы, может, и второй, а я уже третий день сюда прихожу.

— Подождите, подождите! — поднял руку Борис. — Что за автобусы? Когда бывают? Куда везут?

Женщины заговорили все разом.

— В Моздок. Утром был.

— Во Владикавказ.

— В Кизляр. Не было утром ничего! Говорят, днем должен быть.

— Какая разница куда? Лишь бы отсюда. Только нет ничего. Может, и не было?

— Да что вы? Мне соседка рассказывала — был автобус, точно был!

— Как же она вам рассказывала, если уехала?

— Это «Красного Креста» автобусы.

— Какого «Красного Креста»? Наши автобусы, местные. И дерут за проезд безбожно!

— Говорят, позавчера израильский автобус был. Но они только своих берут.

Борис переглянулся с Аланбеком, поднял повыше воротник, спросил, ни к кому не обращаясь:

— Так что, никто автобусов не видел?

— Как не видели? Вам же говорят — видели! Люди видели!

— А вы куда едете? — спросил подошедший пожилой мужчина. — Если из города, смотрите осторожнее.… Говорят, «дудаевцы» никого просто так не выпускают, шины прокалывают.

— Своим не проколют! — зло бросила женщина в шубе и испуганно замолчала. Из-за ее спины с любопытством выглядывала маленькая девочка.

— А как войска? — спросил Борис. — Про коридоры ничего не известно?

— Какие коридоры? Нет никаких «коридоров»! Стреляют во все, что движется!

— Что вы несете? Как не стыдно такое говорить?

— А что это мне должно быть стыдно? Пусть им всем будет стыдно! И тем, и другим! Они там деньги делят, а нам страдать!

— Грех так говорить! Грех! Покайтесь!

— Не за что мне каяться!

Борис повернулся и пошел к машине; Аланбек уже открывал дверь.

— Мужчина, извините, — женщина в шубе смотрела куда-то мимо Аланбека. — Вывезите нас, пожалуйста.

Девочка по-прежнему глядела из-за спины женщины на Бориса. А может, это был мальчик? Борис натянуто улыбнулся, ребенок скрылся за шубой, снова выглянул. Женщина перевела затравленный взгляд на Аланбека, заторопилась:

— Я заплачу, у меня есть деньги! Сто долларов… Мало?

— Извините, — сказал Аланбек, — не могу.

— Двести, — выдохнула женщина. — Двести! И еще рублями есть…

— Не могу, — повторил Аланбек.

Женщина помолчала, притянула шагнувшую к Борису девочку.

— Нас двое всего. Я и Катя. Еще мама была… Мы из-за нее и не могли никуда. Хоть куда-нибудь.… В Моздок, это же рядом! Может, вы за квартиру отвезете? Вам же нужны квартиры? А тут даже выгонять не надо. Хорошая квартира, двухкомнатная…

Аланбек хлопнул дверью, треснул по рулю кулаками. Машина дернулась.

— Гадство! Да что она.… Вот гадство!

Женщина проводила их отсутствующим взглядом, девочка улыбнулась и помахала рукой.

Дальше ехали молча.

Через пятнадцать минут, Борис поднял шлагбаум гаражного кооператива и «Москвич» пополз по чистому, без единого следа снегу. Дельтаплан занял место в багажнике, Аланбек хлопнул крышкой, и Борис вздрогнул. Ему почудилось, что это над ним, закрывая свет захлопнулась крышка, что это его опустили куда-то. В могилу?..

В старом дворе около музыкального училища хмель исчез окончательно. И было от чего: срезанные осколками ветки знакомых с детства деревьев, кладбищенская тишина, пустота и обрадованные лица родителей. Влажные мамины глаза, седая борода отца. Как же они здесь одни?

На обратном пути Борис вытащил из кармана подаренный отцом осколок. Осколок был замечательный — большой, тяжелый, сверкающий хищными гранями, переливающийся на свету всеми оттенками смерти.

— Что это у тебя? — спросил Аланбек. — Где взял?

— Отец дал, пока ты к сестре заезжал. Там их много.

— Красивый!.. — задумчиво протянул Аланбек. — А мне что не взял? Тоже мне, друг.

В трехкомнатной квартире женщина с черными волосами, наверное, уже в десятый раз вскочила со стула, подошла к окну.

— Ира, ну сколько можно? — досадливо воскликнула Светлана. — Сядь!

Ирина не ответила, отодвинула занавеску, прильнула к стеклу. В конце двора, в полутьме смутным пятном возникло движение, и на свет медленно выехал темно-зеленый «Москвич».

— Приехали, — улыбнулась Ира, и заблестели почти синие в темноте глаза. — Приехали!

Разговор

Над Грозным парил дельтаплан.

Ярко-красный треугольник то взмывал вверх в восходящих потоках, то резко пикировал вниз, чуть не цепляясь за ощетинившиеся антеннами крыши. Камера медленно приблизилась, и весь экран занял пилот — молодой красивый парень в очках. На шее у него болтался, сверкая как алмаз, громадный уродливый осколок.