Нас предала Родина - [33]

Ветер усилился, и у Бориса чуть не остановилось сердце: в черном водопаде отчетливо сверкали серебряные пряди.

Глава восьмая До войны еще вечность

— Ира, ты знаешь, что у тебя глаза меняют цвет?

— Да ты что?

— Точно! То голубые, то серые, а сейчас, в темноте, почти синие.

— Ты прямо ведьму описываешь!

— Ведьмочку…

Борис наклонился, осторожно поцеловал левый глаз — затрепетали, щекоча губы, ресницы. Отстранился, подождал, пока ресницы дрогнули, начали раскрываться, и поцеловал правый глаз — для симметрии. Ира тихонько засмеялась.

— Что?

— Щекотно.

— Да? И мне тоже.

Они сидели на скамейке в сквере Лермонтова, почти у самого трамвайного моста. С трех сторон густые кусты, впереди за чугунной оградой плещется Сунжа — очень уютное местечко. Им повезло — только спустились по каменной лестнице и тут же, как по заказу, скамейку освободила подвыпившая компания.

— Тебе от чего щекотно?

— От ресниц. А тебе?

— А мне от губ.

Полчаса назад они вышли из кинотеатра «Космос». Смотрели фильм «О, счастливчик». Зал был полон, целоваться неудобно, да и, в конце концов, им же не по 18 лет. Постепенно странный фильм захватил и не отпускал уже до конца, хотя зал быстро опустел на треть — многие уходили. Потом выпили по стакану газировки в автоматах и решили прогуляться. Прогулка закончилась через сто метров, на скамейке.

— Тебе фильм понравился?

— Понравился.

— А что смеешься?

— Твоя мама говорит, что мы уже чемпионы мира по просмотру кинофильмов. Где мы еще не были?

— Как где? Да полно — «Октябрь», например. Еще в Черноречье какой-то кинотеатр есть.

— Нет уж, спасибо! Как-нибудь обойдусь. Боря, а мне кажется, что я твоей маме не нравлюсь.

— Глупости! — уверенно заявил Борис. — А вообще, это не важно. Важно, что ты нравишься мне.

Мимо прошла очередная парочка, парень завистливо покосился на занятую скамейку. Ира засмеялась:

— Завидуют. Уже вторые!

— Я сам себе завидую!

Борис погладил черные волосы, уткнулся в них носом, замер.

— Нравятся? — спросила Ира.

— Угу! — промычал Борис. — Они у тебя, как водопад, у меня от них голова кружится.

— Как, уже? Наркоман! Я тоже хочу. Чтоб кружилась!

Борис, не отрывая руки от черного дурмана, нашел ее губы, осторожно поцеловал. Чуть отстранился и поцеловал снова.

Мир послушно остановился. Прохладная ладонь легла ему на затылок, где-то на краю сознания тихо шумела Сунжа, и сладкая судорога заполняла все тело, всю душу.

Весь мир.

Перехватило дыхание, и Борис с сожалением отстранился. Ира тут же прижалась к плечу, замерла. Он опять уткнулся в мягкие волосы, перебирая их губами. Рука легла на руку, потихоньку поднялась по гладкой коже до плеча, медленно пошла назад.

— Сейчас замурлычу, — прошептала Ира.

— Давай! — согласился Борис, целуя волосы.

— Ле-тай-те само-летами Аэрофлота, — по слогам произнесла Ира. — Температура воздуха — плюс двадцать два градуса.

— Эй! Это кто же так мурлычет?

— Реклама! — довольно засмеялась Ира.

Борис поднял глаза: по крыше гостиницы «Чайка ползли неоновые буквы бегущей строки.

— Хра-ни-те день-ги в сбе-регательной кассе! — прочитали они одновременно и засмеялись.

— Загадывай желание! — объявила Ира.

— Это что, твое желание? — спросила она, оторвавшись от Бориса через три минуты.

Или прошло сто лет?..

Борис молча поднес ее руку к губам и стал целовать пальцы. Один, другой…

— А знаешь, — прикрыв глаза, сказала Ира, — с моего нового места видна «Чайка».

Третий, четвертый…

— А если лечь на стол, то и рекламу видно.

Пятый.… Все? Нет, можно начать сначала.

— Ты меня слышишь?

— Слышу, — объявил Борис. — Хоть ты мне и мешаешь, я все слышу. И как тебе новая работа? Гордишься, небось — Министерство, не халам-балам!

— А как же! Обязательно! — Ира легонько хлопнула его пальцем по губам. — А ты просто завидуешь!

Борис поймал палец, сжал губы посильнее.

— Конеффно, зафитую.

Ира фыркнула, оторвалась от плеча, тряхнув головой. Борис шутливо застонал, пытаясь поймать сразу и пальцы, и волосы. Она засмеялась.

— Нет, серьезно! Ну подожди! — чмокнула его в щеку, опять прижалась. — Правда — мне там очень нравится! И работа интереснее, и коллектив. И встретили все очень хорошо! Правда — все-все!

— И муффины?

— Ревнуешь? Увы, только женщины, мужчин почти нет. Нет, есть один, но он пожилой уже. Замминистра. Отличный дядька! Вежливый, остроумный. А как он здорово знает русский язык! Если кто сомневается, как правильно написать, он всегда подскажет. Представляешь — он вообще не делает ошибок, никогда! Хоть и чеченец.

— Не может быть, — Борис выпустил палец. — Это вы там все безграмотные собрались.

— Может! — опять легкий хлопок по губам. — А кто у нас инженер через «и» написал. Инжинер!

Борис зарычал, поймал неугомонный палец, Ира тихонько засмеялась.

— Это слуфайно. А как ефо зфать?

— Инжинера? У тебя еще и склероз? Вроде бы, Борис! — довольно блеснула глазами и сжалилась: — Его зовут Тимур Мухтарович.

— Как? — Борис выпустил руку, откинулся на лавке и захохотал: — Му-хтаро-вич! Мухтарович!

— Ну, ты чего?!

— Мухтарович! Кошмар! И вы его так называете? Ой, не могу! Мухтарович!

— Боря, перестань! Как не стыдно! — Ира толкнула его кулачком в бок, Борис засмеялся еще сильнее, и она не выдержала, засмеялась тоже. — Ну, да — да! Сначала непривычно было, даже неловко. Но потом привыкла. И вообще, мало ли каких имен не бывает? И у русских тоже. Октябрина, Тракторина… Акакий вот еще здорово звучит.