Народное дело. Распространение обществ трезвости - [19]

{18}, и пр.

Впрочем, мы никогда и не ожидали особенной храбрости от всех этих современных гомерчиков, собирающихся петь разорение Трои, но не умеющих хорошенько выговорить даже имени своего Ахилла. Мы никогда не увлекались фразами обличителей, бросающих из-за угла мелкие камешки в какого-нибудь мальчишку, стащившего яблоко с лотка у торговца. Мы всегда были убеждены, что эти люди способны только к звонким фразам и заугольным выходкам против бессильных, но никак не могут выступить на поприще серьезной деятельности. Если бы весь наш народ был хоть вполовину таков, как эти господа, то нужно было бы безусловно согласиться с безотрадными, отчаянными выводами пессимистов. Но, к счастию, в народе, в коренном народе, нет и тени того, что преобладает в нашем цивилизованном обществе. В народной массе нашей есть дельность, серьезность, есть способность к жертвам. Пока мы с г. доктором В – ским подымали вопрос о трезвости и занимались писанием более или менее красноречивых статей, не отказываясь, однако же, ни от рюмки водки перед обедом и ни от одной из самых ничтожных наших привычек, народ, ничего не говоря, порешил не пить хлебного вина, так как оно стало по цене своей совершенно несообразно со средствами простолюдина… Скажем по совести: кто из нас год тому назад мог, хотя бы в предположении, указать такое средство противодействия откупу? Мера, принятая крестьянами, так далека от наших цивилизованных и осторожных нравов, она так радикальна для златой средины нашего понимания, что мы даже в теории не могли ее придумать, даже другим не могли предложить ее… А уж кажется, чего легче предлагать другим самые неудобоисполнимые меры! И чего бы стоило, вместо всяких воззваний к посторонним силам о поправке дела, сказать: «народу нужно отказаться от хлебного вина, чтобы принудить откупщиков к уступке…» Да вот никто не сказал же! А народ сделал это самое, без всяких спросов, справок и глубокомысленных соображений.

Теперь г. доктор Вернадский уверяет, что эту решимость он утвердил в народе; другие говорят, что вообще литература произвела такое движение. Но – не говоря о г. докторе и статском советнике Вернадском – был ли хоть кто-нибудь из литераторов в своих творениях столько дерзок, чтобы дойти хоть только до сознания необходимости тех мер, которые народная сила осуществила на деле? Да, в этом народе есть такая сила на добро, какой положительно нет в том развращенном и полупомешанном обществе, которое имеет претензию одного себя считать образованным и годным на что-нибудь дельное. Народные массы не умеют красно говорить; оттого они и не умеют и не любят останавливаться на слове и услаждаться его звуком, исчезающим в пространстве. Слово их никогда не праздно; оно говорится ими как призыв к делу, как условие предстоящей деятельности. Сотни тысяч народа в каких-нибудь пять-шесть месяцев, без всяких предварительных возбуждений и прокламаций, в разных концах обширного царства, отказались от водки, столь необходимой для рабочего человека в нашем климате! Эти же сотни тысяч откажутся от мяса, от пирога, от теплого угла, от единственного армячишка, от последнего гроша, если того потребует доброе дело, сознание в необходимости которого созреет в их душах. В этой-то способности приносить существенные жертвы раз сознанному и порешенному делу и заключается величие простой народной массы, величие, которого никогда не можем достичь мы, со всею нашею отвлеченной образованностью и прививною гуманностью. Вот отчего все наши начинания, все попытки геройства и рыцарства, все претензии на нововведения и реформы в общественной деятельности бывают так жалки, мизерны и даже почти непристойны в сравнении с тем, что совершает сам народ и что можно назвать действительно народным делом.

Примечания

Впервые – Совр., 1859, № 9, отд. III, с. 1–36, под названием «О распространении трезвости в России», подпись – «Н. Т – нов». Вошло в изд. 1862 г., с восстановлением цензурных изъятий.

О цензурных преследованиях своей статьи Добролюбов писал по крайней мере дважды; И. И. Бордюгову 5 сентября 1859 г.: «…обобрали на четвертую долю статейку, которую сочинил я, – о трезвости» (IX, 382), и более пространно А. П. Златовратскому 16 ноября 1859 г.: «Статья о трезвости ходила два месяца по цензурам и наконец пропущена, утратив заглавие («Народное дело») и третью долю текста – все, что говорилось об откупщиках и об отношении откупа к народу» (IX, 394). Цензура уловила в статье опасный для правительства призыв к «доброму делу». Распространение обществ трезвости, бойкот крестьянами, городскими низами откупной системы и более активные формы борьбы Добролюбов справедливо расценил как широкое социальное народное движение. По свидетельству историка, Добролюбов «собрал большой материал о трезвенном движении, изучив все, что было тогда опубликовано по этому вопросу в газетах и журналах. Мастерски обходя цензуру, Добролюбов разоблачил махинации откупщиков и нарисовал яркую картину безотрадной жизни крестьянина…» (Федоров В. А. Крестьянское трезвенное движение 1858–1860 гг. – Революционная ситуация в России и 1859–1861 гг. М., 1962). Добролюбов одновременно разоблачает ложную версию, по которой, во главе трезвенного движения, особенно в западных губерниях, якобы стояло духовенство, отмечая инициативу самих масс, веря в «народное дело». Статья Добролюбова заключала ряд выступлений «Современника» по трезвенному движению. См., например, предшествующие статьи Н. Г. Чернышевского: «Откупная система» (1858, № 10), «Винный акциз» (1859, № 5), «Вредная добродетель» (Свисток, 1859, № 1). См. также рецензию Добролюбова на брошюру С. Шипова «О трезвости в России» в наст. т.