Народное дело. Распространение обществ трезвости - [13]

сделали между себя сию добровольную подписку, которою сим обязуемся: вино отныне впредь в питейных домах не пить и на вынос в свои дома, кроме каких-либо необходимых случаев, не покупать, зачем обязуемся друг за другом смотреть и о нарушителях сего, чрез выбранных нами старшин, доносить вотчинному начальству для поступления с таковыми как с вредными для нашего общества, а именно: ослушников штрафовать в пользу приходской нашей церкви 10 руб. сер. за каждое взятое ведро и 5 руб. сер., если кто выпьет в питейном доме, а при безденежье наказывать розгами, согласно общему приговору старшин; в случае же, если откроется какая надобность купить вина, то испросить всякий раз на то разрешение избранных нами старшин и брать в количестве, ими дозволенном; разрешение одного старшины не есть действительное; необходимо общее дозволение всех старшин в присутствии вотчинной конторы, где имеется книга для записывания всякого приговора старшин. Старшина, имеющий надобность купить вино, обязан испросить разрешение мира и брать в количестве, определяемом мирским приговором. Все эти признанные нами условия для утверждения меж нами доброй нравственности обязательны и для всех посторонних, живущих в нашем селе. Подлинная подписана всеми крестьянами, бывшими на сходке.

При чтении этого приговора нетрудно видеть, как фразы в нем перемешаны с делом, добрая нравственность приплетена к дороговизне и пр. Но сущность дела остается та же: крестьяне отказываются покупать хлебное вино… Какая бы ни была причина этого, факт имеет важное значение в том отношении, что доказывает способность парода к противодействию незаконным притеснениям и к единодушию в действиях. Приятнее, конечно, было бы, если бы мужики наши побуждены были к отречению от водки не внешним обстоятельством – бессовестностью откупа, а внутренним, нравственным сознанием. Но внезапные нравственные перерождения бывают только в раздирательных романах, и от русского мужика, живущего в действительности, а не в мечте, неестественно было бы требовать такой нелепости. Ни с того ни с сего не мог он вдруг переменить свои наклонности. А тут дело происходило очень просто: мужик любил выпить, но не до такой крайней степени, как уверяли многие; прежде он покупал вино потому, что хотя оно и было дорогонько, но все еще можно было выносить; а тут вдруг поднялась цена до того безобразная, что мужик махнул рукой да и сказал себе: «Нет, лучше не стану пить; дорога больно, окаянная». Сказал да и сделал – не стал пить; потому что он – не то что мы, образованные господа, – не станет тратить слов по-пустому.

Мы убеждены, что газетные известия не сообщили и четвертой доли всего числа обществ трезвости, образовавшихся у крестьян. Но и по тому, что обнародовано, можно насчитать уже сотни тысяч крестьян, отказавшихся от водки. У нас очень плохо следят за судьбою этих обществ и большею частию, известивши об их образовании, не заботятся более о сообщении известий, как исполняются зароки, данные крестьянами. Поэтому только о западных губерниях мы имеем сведения, продолжающиеся спустя уже довольно значительное время после первых проявлений трезвости. В великорусских губерниях почти все известия относятся только к первому образованию обществ, почему и до сих пор еще нередко можно услышать в обществе мнение, что все это движение непродолжительно и непрочно. Разумеется, оно и не должно быть слишком продолжительно; этого даже и желать не нужно: будучи порождено дикими отношениями откупа к народу, оно должно прекратиться вместе с уничтожением этих отношений. И сами крестьяне не дают вечных зароков: большею частию уговариваются не пить в течение года, а в некоторых местах – до осени, до весны, иные – на неопределенное время. Мы считаем нелишним представить здесь подробный перечень всех местностей, о которых мы нашли в газетных известиях, что в них распространяется трезвость.

Началось движение в пользу трезвости в Ковенской губернии и оттуда разошлось по Виленской и Гродненской. Вскоре потом одновременно обнаружилось движение в пользу трезвости в Поволжье и в центральных замосковных губерниях. Вслед за известиями о трезвости в Зарайском уезде, Рязанской губернии, получены были сведения о распространении трезвости в губерниях: Тульской, Владимирской, Московской, Орловской и Калужской. С другой стороны, трезвость, принявшаяся в Балашовском уезде, Саратовской губернии, распространилась вверх по Волге, в разных местностях Самарской, Рязанской, Нижегородской, Костромской, Ярославской и Тверской губерний. Несколько позже получены известия об образовании обществ трезвости в четвертом краю России, в губерниях Харьковской, Курской, Воронежской. Таким образом, в настоящее время трезвость завладела многими пунктами, и можно думать, что ее распространение пойдет теперь еще быстрее, чем шло до сих пор (предполагая, разумеется, что она не встретит каких-нибудь особенных препятствий).

О трех западных губерниях, показавших первый пример трезвости, есть сведения довольно положительные. В феврале месяце писали из Ковно в «Slowie»: «Едва лишь несколько месяцев прошло с тех пор, как перестали употреблять водку, а благие плоды этой счастливой перемены в народе уже чувствуются самым осязательным образом: цена жизненных продовольствии понизилась значительно, нищенство стало гораздо меньше, казенные повинности уплачиваются исправнее, население нашей губернии находится в самом вожделенном здоровье. Замечательно, что в течение этого времени у нас не появилось ни одной общей болезни, которая прежде бывала обыкновенного гостьею нашею в эту пору года, особенно при такой беспрестанно меняющейся, туманной, сырой погоде, какая стоит у нас» («Московские ведомости», № 42). Из этого известия, не представляющего определенных фактов, а говорящего общими местами, видно, однако же, что обет трезвости строго был соблюдаем. Более положительные сведения представлены в письме г. Рудзского («Указатель политико-экономический», № 8, 22 февраля), который рассказывает о том, какую борьбу и как твердо выдерживают крестьяне. Между прочим, очень характеристичен анекдот, рассказанный им об одном помещике Поневежского уезда. Помещик этот, переставший получать от корчмы последние гроши своих крестьян, вздумал зазвать к себе ксендза, успел как-то напоить его и пьяного вывел перед толпу, которую увещевал образумиться, представляя ей несостоятельность убеждений человека, склонившего их дать обет воздержания. «Надо отдать справедливость общественному мнению, – прибавляет г. Рудзский, – оно заклеймило бесчестием имя человека, так грязно посягнувшего на общее благо».