Народ без элиты - [17]

А на самом деле интеллигенция — это класс организмов, имеющих целью своей жизни паразитизм. И смысл интеллигентности именно в паразитизме.

Глава 2 Автопортреты царского времени

Русские классики литературы

Взялся пролистать «Мои воспоминания» А.А. Фета, того самого, который: «Я пришёл к тебе с приветом…» — искал в мемуарах рассказы о его трудах на сельскохозяйственном поприще царской России, поскольку Фет во второй половине жизни был помещиком. Но на полутора тысячах просмотренных станиц его мемуаров интересуемого так и не нашёл. Впрочем, за исключением пары достойных обсуждения случаев вообще ничего не нашёл — сочинение крайне неинтересное, как, впрочем, неинтересна и сама жизнь интеллигенции. Воспоминания Афанасия Фета на три четверти — это цитирование личных писем российской интеллигенции по бытовым вопросам — воспоминания ни о чём. И хотя уже редактор этих воспоминаний отмечает, что Фет и эти письма подделывал для своих мемуаров, чтобы интереснее было, но я всё равно бросил их просматривать, и не из-за подделки Фетом, а из-за нудности.

Вообще-то я люблю читать о быте в прошлые времена, но Фет так исхитрился написать свои мемуары, что практически отсутствует фактическая сторона дела: нет ни цен, ни весов, ни размеров — ничего из того, по чему можно было бы образно представить себе вспоминаемое Фетом, а он вспоминает лет за 30 своей жизни. Сугубо общие описания!

Скажем, понятное дело, что, описывая праздную жизнь, постоянно будешь описывать еду, поскольку в праздной жизни это самое значительное событие. Ну так Фет исхитрился и свои трапезы чаще всего описывать сугубо общими словами, посему в памяти остаётся, что интеллигенты кушали минимум четыре раза в день, причем обед и ужин были в пять блюд с обязательным супом, а вот что именно они ели, упоминается крайне редко. Но пару раз натыкался на сетования, что в той же Франции и пообедать по-человечески нельзя — порции маленькие, ветчина тоненькая, и той один кусочек. А вот когда русский интеллигент на родине начинает жрать, то тут всего вволю!

Праздность — дело нудное, вот и воспоминания о праздности достаточно нудные. Просто российский интеллигент твёрдо знает, что гений обязан написать мемуары, вот и пишет их, но писать-то об убогой жизни интеллигента нечего даже тогда, когда сама страна переживала поворотные события своей истории (а Афанасий Фет пережил и Крымскую войну 1853–56 годов, и освобождение крестьян в 1861 году, и Русско-турецкую войну 1877–78 годов).

Ниже я дам воспоминания гвардии штабс-капитана Семёновского полка Макарова, так вот, в этом случае прослеживается связь времён и начинаешь понимать, что русские офицеры уже при Фете — за 50–70 лет до Первой мировой войны — были такими же, как и те, кого немцы потом нещадно гоняли в Первой мировой, а потом громили унтеры будённые и невоеннообязанные махно.

Фет был в том же звании, что и помянутый Макаров, но не в пехоте, а в кавалерии — был гвардии штабс-ротмистром. Мало этого, Фет тоже участвовал в Крымской войне — его лейб-гвардии уланский полк стоял в Эстонии, в нынешней Палдиски, — на защите побережья Балтики от постоянных набегов английского флота. Но и у этого русского офицера вообще ничего нет о войне: ни о тактике, ни о причинах поражения, ни о самих поражениях. За исключением одного незначащего эпизода все три года войны — это рассказы, как и где Фет жил у прибалтийских крестьян и помещиков, как охотился на куропаток и тетеревов, как менял лошадей, как мок под дождём, и куча ещё подробностей, не имеющих никакого отношения к войне.

Вот, скажем, другом его был граф Лев Николаевич Толстой. Ну мог бы Фет что-то написать об участии в войне друга, правда, на тот момент — только будущего друга? На мой взгляд, обязан! Но вот Фет описывает своё первое знакомство с Толстым — как он пришёл к Ивану Тургеневу:

«На другой день, когда Захар отворил мне переднюю, я в углу заметил полусаблю с анненской лентой.

— Что это за полусабля? — спросил я, направляясь в дверь гостиной.

— Это полусабля графа Толстого, и они у нас в гостиной ночуют. А Иван Сергеевич в кабинете чай кушают.

— Вот все время так, — говорил с усмешкой Тургенев. — Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукою».

И это вот об участии Толстого в обороне Севастополя, у Фета всё — «кутежи, цыгане и карты».

Многие ли догадаются, что анненская лента на полусабле — это первая офицерская боевая награда, которая в военной среде за красный цвет ленты называлась «клюквой», — это кавалерство ордена Св. Анны 4-й степени? Маленькая награда по сравнению с орденами Владимира и тем более Георгия, но тем не менее это боевая награда, и о том, за что твой друг её имел, можно было бы и написать.

Чем больше подобного рода воспоминаний читаешь, тем больше уверяешься, что в России меньше всего интересовались военным делом те, кто за это получал от царя деньги, — офицеры. И в результате именно офицеры и генералы были те, на кого царю и народу России меньше всего можно было положиться (но об этом ниже).