Наркотики. Единственный выход - [86]

Учитывая все, что уже написано о любви, о ней говорить не стоит — о н а  б ы л а — в это надо верить — теперь речь идет о ее начально-второстепенных состояниях, которые вкрапляются в трудно поддающиеся анализу, но банальные, знакомые всем до тошноты первичные состояния, вытесняют их и занимают их место в скорлупках, сохранивших форму первых: происходит псевдоморфоз. Вот и ходят по миру карикатуры на прежних людей, ничего о том не ведая. А избежать таких последствий супружества через осознание процесса — дело адски трудное.

Изидор угодил в бездну присвоения Русталкой его собственных потрохов. Он подчинился безопасности официальной любви с обычной чисто самцовой покорностью, столь часто встречающейся у шизоидов: компенсируя несвободу тела, они создают особый, недоступный именно для любимого существа внутренний мир и живут там в одиночестве. Это их, часто подсознательная, месть за внешне потерянную свободу распоряжаться собой.

Половой акт окончился обоюдным оргазмом — взаимное обладание достигло пика. Однако то была лишь видимость, для поверхностного наблюдателя с другой планеты, где высшие виды размножаются, скажем, путем деления или à la Huxley, эти два создания в финальном трансе были бы строго эквивалентны — а по сути между ними была пропасть в ощущениях, которые характерны для разных полов. Если бы они могли взаимно переживать свои психические состояния, они были бы поражены ужасным несовпадением, чуждостью их душ в этих самых, казалось бы, существенных спазмах эмоций и органов. Однако иллюзия единства при этом почти полная.

How horrible and true and strange

And there is no possible change...[145]

В последнем натяжении (АПм) = протяженностей-в-себе (то есть тел) зачалась новая (ЕС), которой так хотела Русталка. Она начала молиться о ней своему Богу сразу же после финала, пока еще не погасло и не успело разойтись по бедрам, спине и внутренностям новое, от законного мужа полученное телесное блаженство, связанное, как это обычно бывает у женщин, в один болезненный узел с духовным блаженством супружеских уз.

Несовершенством мир он сузил,

Все затянув в кошмарный узел,

— приходила ей на память одна из бессмысленных так называемых утренних песен Марцелия. С тех пор, как ей исполнилось десять лет, она постоянно носила в себе это желание иметь ребенка — так он был желанен, но недостижим без нормальных супружеских условий. На незаконнорожденного у нее не хватало смелости не только из-за себя, но и из-за самого ребенка. А впрочем, с Марцелием (оказавшимся бесплодным — так называемая «ядовитая сперма») у нее наверняка была бы дочь. Согласно теории Маурина, должно быть так: если мать уважает отца в отношениях помимо половых, то — сын, если нет — дочь. Правило это подтверждается практически во всех случаях, а если не подтверждается, значит, в подсознании существуют другие отношения, отличные от тех, что открыто вылезают наружу, напоказ. К тому же от алкоголика и кокаиниста наверняка получился бы какой-нибудь уродец, хотя в роли быка-производителя Марцелий нравился ей больше — а жаль.

Ах, ничто в жизни не таково, каким должно быть, но сам факт существования (одно лишь созерцание единственной травинки под солнцем) имеет бесконечную ценность, которой никто не ценит, считая свое существование непременным. Страшная тайна этой, а не другой личности, которой, собственно говоря, могло бы и не быть, — излюбленное поле битв Изидора с метафизическим ужасом бытия.

Теперь это можно себе позволить: несмотря на неполное соответствие внешних условий идеалу (развившаяся на политическом фоне неуверенность в завтрашнем дне, да и маленькая зарплата Изидора), путь если не в «материальном», то в «моральном» отношении был свободен. Волна горячей генеративной массы залила распаленные недра ее тела, выжигая своим жаром его собственный пожар. На секунду чувства покинули ее. Собственно говоря, у них впервые получилось что надо, потому как после «оргии» брачная ночь не то чтобы сорвалась, но оказалась скорее каким-то выполнением формальностей в учреждении, к тому же Русталка сильно переживала «отсутствие девственности», утром тоже ничего не получилось: было слишком хорошо видно, все было слишком уж банально, к тому же примешивалась какая-то неловкость плюс легкое похмелье, так что не стоило даже начинать. Зная уже эти вещи, Русталка не впала в отчаяние, а лишь спокойно ждала своего, «и дождалась». «O d n o  m o ż n o  l i s z  s k a z a t’ — d o ż d a l i s’,  j e b i o n a  m a t’» — как писал Пуришкевич о русской революции.

С нежностью глядел Изидор на ее закрытые, синеватые, в тоненьких прожилочках легко подрагивающие веки: в это мгновение он любил ее просто так, но было в его чувстве много обычной жалости, похожей на ту, которую он мог бы испытать к изголодавшемуся бездомному котенку. С него слетела маска шизоида — в открытое море будущей жизни выходил кроткий беспроблемный пикниченок. Но сейчас Изидор не ощущал это как нечто отрицательное. Ему вдруг тоже захотелось иметь ребенка, но при условии, что тот сразу будет шестилетним, вежливым, уже хорошо умеющим говорить, умненьким и пригодным для обучения философии. Изю одолевала мания: никогда так и не осуществленный эксперимент с нерелигиозным воспитанием ребенка на философии с самого начала средней школы. До первого класса — суровая социальная этика, начисто лишенная метафизических санкций. Само собой — история религии, все «меню» от тотемизма до христианства по выбору — абсолютная свобода без принуждения и даже без уговоров. Если ребенок захочет, то после общего ознакомления с материалом он может начать поклоняться крокодилу или хоть обыкновенной кошке, лишь бы это не требовало человеческих жертв и вообще не находилось в принципиальном расхождении с действующим законодательством; определенные деформации всякой веры были неизбежны: так, например, нельзя было исповедовать католицизм (точнее говоря, христианство) времен инквизиции или пейотлевую религию ацтеков, сопряженную с массовыми убийствами людей — ничего не поделаешь. Но кроме того, строгая философия в виде самой общей психофизической проблематики по мере прохождения психологии и физики, а также — традиционной логики, ибо к новой Изидор испытывал пока что непреодолимое отвращение и считал ее фактически никому не нужным балластом, к тому же слишком тяжелым, если речь шла только об избежании парадоксов, потому как здесь достаточно было принципа Пуанкаре об отказе от использования слов «все» и «все». Уже в третьем классе — философия в историческом аспекте под названием общей онтологии, а с пятого — история проблематики с определенным учетом индивидуальности — о! — вот было бы здорово.