Наркотик времени - [11]

— Salve, amicus, — произнес Плаут, протиснувшись к Химмелю.

— Привет, — обжигаясь горячим перцем, ответил Химмель. — Какие новости?

Колеся в своем такси по Тиуане круглые сутки, Плаут всегда был в курсе самых последних событий.! Если что-нибудь происходило, он оказывался тут как тут и никогда не упускал случая извлечь для себя какую-нибудь пользу.

— Послушай, — сказал Плаут, наклонившись поближе и сморщив свое сухое песочного цвета лицо. — Видишь это? Разжав кулак, он выкатил на стол капсулу; почти мгновенно его ладонь накрыла ее, и капсула скрылась так же внезапно, как и появилась.

— Вижу, — спокойно ответил Химмель, продолжая жевать.

Дернувшись, Плаут прошептал:

— Хе-хей, это Джи-Джи-180.

— Что это за штука? — Химмеля охватило мрачное предчувствие. Ему захотелось, чтобы Плаут отстал от него и поискал других клиентов.

— Джи-Джи 180, — Плаут наклонился вперед и, едва не касаясь лица Химмеля, зашептал: — Это немецкое название наркотика, который только начинает продаваться в Южной Америке как фродадрин. Его невозможно достать в Америке, да его и здесь, в Мексике, не достанешь. — Он усмехнулся, обнажив свои неровные гнилые зубы.

Химмель с гадливостью заметил, что даже его язык имел какой-то неестественный оттенок. Чтобы по-давить отвращение, он отвернулся.

— Мне всегда казалось, что здесь в Тиуане нет проблем с наркотиками, — сказал Химмель.

— Я тоже так думал. Именно поэтому меня и заинтересовал этот Джи-Джи I80, Я достал немного.

— Еще не пробовал?

— Попробую вечером. — сказал Плаут. — У себя дома. У меня есть пять капсул, одну могу, если хочешь, уступить тебе.

— Во сколько это обойдется? — В некотором смысле это было для нега очень кстати.

Плавно раскачиваясь, Плаут заговорил:

— Вызывает галлюцинации. И кое-что еще, Бии, Буу, пик-пик. — Его глаза затуманились и он по-грузился в себя, бессмысленно улыбаясь. Химмель терпеливо ждал. Наконец Плаут очнулся; — В за-висимости от человека. Нечто, связанное с тем, что Кэти называет “разновидности восприятия”. Уло-вил?.

— Здесь должно проявляться восприятие времени и пространства, — сказал Химмель. В свое время ему очень понравилась книга “Критика чистого разума”. Он был покорен методом изложения и самим образом мыслей автора. В его жилище до сих пор хранилась бумажная копия этой книги, вся испещренная заметками на полях.

— Точно! Он меняет твое восприятие времени, поэтому его следовало бы назвать “темподок”, верно? Плаут казался очень воодушевленным своей мыслью-

— Мне пора в ТМК, — сказал Химммель и начал подниматься.

Усаживая его обратно, Плаут сказал:

— Пятьдесят долларов. Американских.

— С-сколько?

— За каждую. Сквалыга, это же редкость, — Плаут еще раз прокатил капсулу по столу. — Жаль отдавать ее тебе, но только представь, что мы испытаем, все пятеро: мы найдем Тао. Разве обретение Тао в разгар этой дурацкой войны не стоит пятиде-сяти долларов США? Может быть тебе никогда больше не представится такой случай — мексиканская полиция готовится покончить с поставками наркотиков из Аргентины. А они свое дело знают.

— Это штука на самом деле так отличается от…

— Да, конечно! Слушай, Химмель, ты знаешь, на что я почти напоролся буквально пять минут назад? На одну из твоих тележек, Я чуть не раздавил ее. Они все время попадаются мне на дороге. Я мог бы раздавить не одну сотню. Скажу тебе еще кое-что; городские власти интересовались, не знаю ли я, кто наводнил Тиуану этими проклятыми тележками. Я, конечно, сказал им, что не знаю… но мало ли что может случиться, если мы не погрузимся сегодня все вместе в Тао.

— Хорошо, — со стоном согласился Химмель, — я куплю у тебя капсулу. — Он вытащил бумажник, ничуть не сомневаясь, что напрасно теряет деньги. Все это просто мошенничество.

Если бы он только знал, как он ошибается!

Джино Молинари, верховный правитель Земли в ее войне против ригов, был одет как обычно, в хаки, единственным украшением служил Золотой Крест первой степени, врученный ему пятнадцать лет назад Гене-ральной Ассамблеей ООН, Доктор Эрик Свитсент обратил внимание, что Молинари плохо выбрит; вся нижняя часть его лица заросла щетиной какого-то грязного оттенка, пробивавшегося, казалось, из глубины тела. Его шнурки, как и ширинка, были распущены.

Вид этого человека был просто пугающий.

Молинари даже не поднял головы, когда гости один за другим заполнили комнату и замерли в оцепенении. Его лицо оставалось безразличным и отрешенным. Он был, без сомнения, тяжело болен и изможден; широко распространенное мнение на этот счет казалось совершенно верным.

Эрик к своему удивлению обнаружил” что в жизни Молинари нисколько не отличался от того образа, к которому все привыкли, наблюдая за ним с экранов телевизоров последнее время. Он не был ни выше, ни здоровее, ни более уверенным в себе. Каким бы странным это не казалось, но этот человек при всем этом сохранял в своих руках реальную власть, не уступая ее никому — по крайней мере на Земле. Внезапно и совершенно отчетливо Эрик понял, что Молинари никогда не откажется от этой власти, несмотря на свое состояние. Это было отчетливо видно по его расслабленной позе, по желанию показаться в своем естественном, неприкрашенном виде перед людьми. Мол оставался самим собой, без всякой позы, без придания себе вида народного героя, “Есть две возможности, — размышлял Эрик, — или ему уже на все наплевать, или на карту поставлено что-то такой важности, что он просто не может позволить себе растрачивать последние силы на представление перед людьми, особенно перед людьми своей собственной планеты. Мол был выше этого. Хорошо это или плохо. Вирджил Акерман вполголоса обратился к Эрику: