Наркомпуть Ф. Дзержинский - [6]

Но одно дело — очистить пути от снега, и совсем другое, ни с чем не сравнимое, — вывести транспорт из тупика, восстановить этот разрушенный сложнейший механизм и пустить его полным ходом. И всем этим предстоит заняться в условиях топливного голода, в условиях острой нехватки металла для ремонта паровозов и вагонов, в условиях тяжелого продовольственного положения железнодорожников…

Дзержинский был уверен, что с помощью коммунистов ему удастся навести революционный порядок на транспорте, укрепить расшатавшуюся трудовую дисциплину. «Это, конечно, очень, очень важно, — рассуждал Феликс Эдмундович, — но совершенно недостаточно, бесконечно мало для того, чтобы поставить на ноги тяжело больной транспорт». Феликс Эдмундович хорошо знал — если, несмотря ни на что, железные дороги продолжали жить, то это было чудом, творимым пролетарским ядром железнодорожников во главе с коммунистами. С другой стороны, разве можно все планы и расчеты строить, уповая лишь на энтузиазм и самоотверженность терпящих всяческие лишения масс? Необходимо создать материальную заинтересованность рабочих в повышении производительности труда. Ну, а какая сейчас материальная заинтересованность в условиях обесцененных, ежедневно падающих денежных знаков и полуголодного пайка, который зачастую вовсе не выдается?

«Для транспорта выход один, — думал Дзержинский, — перестать быть полным иждивенцем у государства. Главное — создавать собственные материальные ресурсы, накапливать их и распоряжаться ими по своему усмотрению. Новая экономическая политика открыла такие возможности… Ленин советовал ему подумать над тем, как скорее ввести платность услуг на транспорте, перейти на хозрасчет, добиться бездефицитности, а затем и прибыльности дорог и пароходств. Значит наркому полагается глубоко разбираться не только в организации и технике транспорта, но и в его экономике, финансах… Какое множество специальных знаний нужно будет усвоить. Да, трудно, очень трудно мне придется на посту наркома».

И когда Феликс Эдмундович представил себе, что через несколько дней на него ляжет вся тяжесть ответственности за состояние транспорта, его охватило душевное волнение. Ведь на стальных рельсах решается не только будущее железных дорог, от их судьбы зависит и судьба революции. Так прямо и говорилось в обращении IX съезда партии к местным организациям. Эта же мысль подчеркивалась и в резолюции съезда, где предлагалось принять исключительные и чрезвычайные меры для того, чтобы предотвратить полный паралич транспорта и «связанную с этим гибель Советской республики». Какие страшные слова — «гибель Советской республики!». Но съезд открыто и прямо, во весь голос сказал партии и народу эту горькую правду.

«Может быть, и назначение меня наркомом пути, — размышлял Дзержинский, — тоже одна из исключительных и чрезвычайных мер, принятая по предложению Владимира Ильича? Значит, гнать от себя всякие сомнения. Речь идет о судьбе Великой революции, за победу которой отдали жизнь десятки тысяч лучших сынов народа… Любой ценой я научусь железнодорожному делу… Я смогу, я должен суметь стать настоящим руководителем транспорта…».

Неожиданно дверь кабинета открылась, и секретарь сказал, что звонит жена. Феликс Эдмундович взял телефонную трубку. Софья Сигизмундовна спрашивала, когда он придет.

— Приду не скоро… Но я хочу тебе сообщить… — И он поделился со своим близким другом чрезвычайной новостью, а затем добавил: — Ты понимаешь, Зося, я должен справиться с поручением Ленина. Во что бы то ни стало и чего бы мне это ни стоило! Я не поддамся ложному представлению, будто наркому путей сообщения не к лицу учиться железнодорожному делу. Можешь не сомневаться, что смелости для этого у меня хватит…

* * *

Заместитель наркома путей сообщения Фомин приехал в Ростов для организации Кавказского округа путей сообщения. Он сидел в кабинете начальника Владикавказской дороги Маркова, с которым был давно знаком по совместной работе в наркомате. Марков с воодушевлением излагал свои планы развития коммерческой деятельности.

— Василий Васильевич! Вот увидишь, через полгода Владикавказская дорога первой в республике станет рентабельной, и я откажусь от государственной дотации. Только чур, ставлю условие — прибыли у меня не отбирать.

— Не рано ли ставишь такое условие? — усмехнулся Фомин. — Цыплят по осени считают.

В это время зазвонил телефон. Марков взял трубку.

— Вам нужен Фомин? Да, он у меня. Одну минуточку…

— Я у телефона, — сказал заместитель наркома. — Для меня срочная телеграмма? Шифрованная? Прошу вас распорядиться расшифровать ее и прислать мне нарочным. Не можете? Почему? Ах так… Тогда еду к вам.

— Куда это? — спросил Марков.

— Я еду к представителю ВЧК Русанову. Он получил телеграмму для срочной передачи лично мне… От кого она может быть? Если от Емшанова, то прибыла бы по железнодорожному телеграфу… Ну, я пошел. После обеда продолжим разговор. Твои предложения представляют интерес…

* * *

Получив депешу, Фомин направился не в управление дороги, а в свой служебный вагон, стоявший в тупике Ростовского вокзала. Телеграмма от Ленина взволновала его, надо было побыть одному, подумать над ответом Владимиру Ильичу. В вагоне он снова перечитал ее текст: