Нарбоннский вепрь - [15]

— Точно, сын! — едва сдерживая слезы, проговорил Крун. — А нынче нарбоннцев в два раза меньше! Скажи мне, если ты такой умный, сколько еще, по-твоему, я должен мстить Империи?! До каких пор?! Покуда нарбоннцы не исчезнут вовсе — или покуда в лагерях Оркуса их не станет больше, чем в самой Нарбоннии?!!

Варг до крови закусил губу. Ему нечего было на это ответить.

— Я не хочу, чтобы после моей смерти ты стал герцогом Нарбоннской пустоши, — с неожиданным после всего прежде сказанного достоинством заявил Крун. — Вот почему я сделал то, что сделал. И я ничуть не жалею, что поклонился императору…

— Проклятье! Должен быть какой-то другой путь, отец!

— Его нет, сын! Нет его, другого пути, пойми ты это! Одно из двух: смерть или жизнь…

— …на коленях, — закончил за отца Варг.

Герцог схватил сына за плечи и встряхнул, заставляя смотреть себе в глаза.

— Если бы я отвечал только за себя, клянусь молотом Донара, сын, я бы скорее выбрал смерть, чем жизнь на коленях!

Облик Круна, когда он произносил эти слова, тон его, да и сама клятва "молотом Донара", удивительная в этих обстоятельствах, воздействовали магически на могучего принца. Он обмяк в руках отца и отвел взор.

— Но я не только за себя отвечаю, — продолжал Крун. — Я вождь моего народа! А ты — мой наследник! И ты пойдешь по моим стопам!

— Никогда, — прошептал Варг, — никогда не буду ползать я, как ты, на коленях у трона императора!

— Мальчишка… — с каким-то прощальным, старческим сожалением вымолвил Крун — и оттолкнул сына.

Вновь воцарилась тишина. Отец и сын стояли рядом, далекие друг от друга. Наконец Крун сказал:

— Это ничего. В твои годы я тоже так говорил. Не мне на тебя яриться. Вот только содеянного не вернешь и прожитого не возвратишь…

Варг молчал, и Крун мог лишь догадываться, какие мысли обуревают сына.

— Мы еще должны быть благодарны амореям, — с горькой усмешкой заметил герцог. — Пойми ты наконец: это их, амореев, мир, боги дали им власть распоряжаться Ойкуменой по своему хотению; после всего, что я против них содеял, они имели полное право раздавить меня. А они, как видишь, даже власть мне сохранили; налоги, которые я буду платить императору, меньше, чем платят наши соседи, аквитанский и лугдунский герцоги! И у нас в Нарбоннии будет мир…

— Какие великодушные амореи! Милостиво позволили тебе топтать нашу землю своими сапогами, — Варг невольно бросил взгляд вниз, точно желая убедиться, по-прежнему ли на ногах отца дарованные императором багряные сапоги.

Крун занес кулак, чтобы ударить сына — но сдержался.

— Мальчишка, — опять промолвил он. — Ничего я больше в жизни не хочу, кроме одного: увидеть, как ты поумнеешь! А покуда я герцог, будет по-моему!

"Покуда ты герцог, — подумалось Варгу, — да и то навряд ли!".

Пробило час ночи.

— Ну довольно разговоров, — сурово заявил герцог. — Ты будешь делать то, что я тебе велю. Довольно своевольничать! Считаешь себя мужем — умей владеть собой! А то глядеть противно: все чувства на лице написаны, точно у молодки на выданьи! Здесь ты больше ничего не докажешь, так что, коли жить охота, — заткнись, смирись и слушай тех, кто тебя сильнее!

Молодой принц покраснел невольно. "Отец прав. Нужно держать себя в руках. Тут, в логове амореев, неподходящее место затевать драку. Пусть враг думает, что смирил меня".

— Ступай в дом, — велел Крун, — и ложись спать. Завтра в десять приедет кесаревич Эмилий Даласин, внук августа. Он покажет нам город. Чтобы ты знал, дурак: это большая честь, когда один из Фортунатов самолично общается с нами, с варварами! Так что гляди у меня! Выкинешь что-нибудь — сам выпорю, не посмотрю на твой рост!

— Не беспокойся, отец, — с усмешкой, не предвещавшей ничего хорошего, ответил Варг. — Императорскому Высочеству не придется на меня обижаться!

Принц с подчеркнутой вежливостью, как бы вытекающей из его последних слов, поклонился отцу — и зашагал по направлению к павильону.

А отец проводил его страдальческим взглядом, тщетно стараясь сдержать слезы, — и, когда фигура сына исчезла за деревьями, он разрыдался.

Воздев голову к вершине Пирамиды, герцог Крун мысленно обратился к Двенадцатиликому Богу, Фортунату-Основателю:

"О, если ты на самом деле столь велик, мудр и справедлив, как о тебе толкуют, помоги мне исправить то, что я сам сотворил, в безумной своей гордыне: верни мне моего сына!".

Глава третья, в которой читатель получает возможность поразмыслить, что случается, когда непорочная душа оказывается в объятиях искусного обольщения

148-й Год Химеры (1785), 14 октября, Темисия и ее окрестности

Как и обещал герцог, в момент, когда башенные часы Пантеона пробили десять, к павильону на берегу Квиринальского озера подкатила большая золоченая карета, запряженная тройкой белых гераклейских скакунов. На дверцах кареты красовалась выложенная платиной и серебром геральдическая буква "Ф" с двойной короной, символизировавшей кесарское достоинство. Рядом сиял грозный герб Дома Фортунатов, являвшийся одновременно и государственным гербом всей аморийской державы, — распростерший крылья гигантский орел, сидящий на земном шаре и укрывающий его этими крыльями.