Напутствие бессмертным - [25]

». Тридцатилетний опыт общения с «духами» не свидетельствует об их непреложности как «универсального закона» — и вам нечего нам противопоставить, кроме своей слепой веры, эмоций и инстинктов меньшей части человечества. Да, меньшей части, поскольку, когда вы отбрасываете 450 миллионов буддистов, которые не верят в бессмертие и страшатся как ужасного бедствия даже посмертного выживания души, и 200 миллионов индусов всех вероисповеданий, которые верят в слияние с первичной сущностью, что остается от этой вселенской доктрины?

Вы говорите, что наша доктрина «была изобретена для низких и вульгарных душ». Мы в состоянии с цифрами в руках доказать, что эти «низкие и вульгарные» души доминируют в цивилизованных и христианских странах, где бессмертие обещано всем. Мы отсылаем вас к Америке, пуританской и благочестивой, которая каждому вздернутому на веревке преступнику обещает вечный рай, ежели тот уверует, и притом немедленно, поскольку, согласно протестантской вере, от эшафота до Вечности лишь один шаг. Откройте любую нью-йоркскую газету: вы обнаружите, что первая страница пестрит сообщениями о зверских, доселе неслыханных преступлениях, совершаемых по дюжине ежедневно, из года в год. Пусть кто-нибудь попробует найти нечто подобное в языческих странах, где люди не утруждают себя заботами о бессмертии и лишь стремятся навсегда слиться с вечностью. Не является ли тогда бессмертие, как «универсальный закон», для каждой «низкой и вульгарной души» более стимулом, нежели мерой, удерживающей от преступления?

Мы заканчиваем, полагая, что ответили на все обвинения критика, выдвинутые против «Элементариев».

Популярная идея о бессмертии души

В какую эпоху пробуждающийся интеллект человека впервые принял идею о загробной жизни — сказать не может никто. Но мы все же знаем, что эта идея с самого начала пустила столь глубокие корни и так опутала человеческие инстинкты, что вера в нее жила во всех поколениях и запечатлелась в сознании каждой нации и каждого племени, цивилизованного, полуцивилизованного или варварского. Величайшие умы над этим размышляли, а примитивные дикари, не имевшие даже имени для обозначения Божества, просто верили в существование духов и боготворили их. Если в христианской России, Валахии, Болгарии и Греции восточная церковь предписывает в день Всех Святых возлагать на могилы рис и питье как жертвоприношение, а в «языческой» Индии те же умиротворительные дары в виде риса преподносятся умершим, то также и бедный дикарь Новой Каледонии приносит пищу в жертву черепам некогда любимых им людей.

Согласно Герберту Спенсеру, почитание душ и реликвий можно приписать «древнему представлению, что любое свойство, характеризующее целое, присуще и всем его частям… Душа присутствует как в сохранившемся полностью теле усопшего, так и в отдельных его частях. Отсюда и вера в реликвии». Хотя это утверждение в одинаковой степени можно отнести и к хранящейся в золотой раке, усыпанной драгоценностями реликвии цивилизованного приверженца римско-католической церкви, и к покрытому пылью, изъеденному червями черепу, боготворимому идолопоклонником, все же оно может быть опровергнуто первым из них, который скажет, что не верит в присутствие души ни в трупе, ни в скелете, ни в какой-либо его части. Строго говоря, он и не поклоняется, а только почитает эту реликвию как нечто, принадлежавшее некогда тому, кого он считает святым, и при соприкосновении оказывающее чудотворное действие. Следовательно, определение г-на Спенсера кое-что упускает. Точно так же профессор Макс Мюллер, в своей «Introduction to the Science of Religion», доказав на многочисленных примерах, что человеческий мозг с самого начала питал «смутную надежду на жизнь после смерти», объясняет не больше, нежели Герберт Спенсер, как или каким образом впервые возникла эта надежда; он только указывает на присущую нецивилизованным народам способность превращать силы природы в богов и демонов. Заканчивает он свою лекцию об урало-алтайских легендах и универсальности веры в привидения и духов простым замечанием, что «поклонение духам умерших является, возможно, наиболее распространенной формой суеверия во всем мире».

Таким образом, куда бы мы ни обратились за философской разгадкой этой тайны, ожидаем ли мы получить ответ от теологии, которая сама склонна верить в чудеса и учить сверхъестественному; или справимся об этом у господствующих сегодня школ современной мысли — величайших противников всего сверхъестественного в природе; или вновь обратимся за объяснениями к той философии крайнего позитивизма, которая со времен Эпикура до современной школы Джеймса Милла, вооружившись зловещим дилетантским лозунгом «nihil in intellectu, quod поп ante fuerit in sensu» превращает интеллект в раба материи, — мы не получим удовлетворительного ответа ни от кого!

Если бы данная статья предназначалась лишь для сопоставления фактов, установленных путешественниками и касающихся «суеверий», рожденных в мозгу примитивного человека и доныне сохраняющихся только среди диких племен, тогда работы таких философов, как Герберт Спенсер, могли бы разрешить наши противоречия. Мы могли бы удовлетвориться его объяснением, что в отсутствии гипотезы, «чуждой мысли в своей ранней стадии… примитивные идеи, возникшие в результате разнообразных наблюдений над явлениями неорганического мира», такими, как ветер, эхо и собственная тень человека, и убедившие дикаря, что существует «невидимая форма бытия, проявляющая силу», — оказались достаточными для того, чтобы возникла подобная «укоренившаяся вера» (см. «Генезис суеверия» Спенсера, «Popular Science Monthly», March, 1875). Но сейчас нас волнует то, что нам ближе и что стоит выше примитивного человека каменного века: человек, который полностью проигнорировал «эти понятия о физической причинности, возникшие только как наблюдения и медленно оформлявшиеся в систему по мере развития цивилизации». Ныне мы имеем дело с убеждениями двадцати миллионов современных спиритуалистов — наших собратьев, живущих в ослепительном блеске просвещенного XIX века. Эти люди не пренебрегают ни одним из открытий современной науки; более того, многие из них сами принадлежат к числу выдающихся ученых, сделавших эти открытия. Вместе с тем, меньше ли они подвержены той же «форме суеверия», если считать это суеверием, чем примитивный человек? По крайней мере, их интерпретации физических явлений — всякий раз, когда они сопровождались случайностями, заставлявшими их верить в то, что физической силой движет разум, зачастую являются в точности такими же, какие возникали в представлении человека древних, до-цивилизованных времен.