Напоминание - [18]

Дойдя до угла отеля он остановился и стал гипнотизировать окно третьего этажа. Минуты тянулись как часы, и он еще раз убедился в том, что ненавидит ждать.

Наконец окно открылось и показался конец веревки. Сергей посмотрел на часы: девятнадцать ноль ноль и одна секунда. Точен, черт его дери. И он потихоньку пошел к нужному месту.

Веревка и Сергей оказались в нужной точке примерно одновременно. Он взялся за веревку, подергал - закреплено. Снова схватил веревку, собираясь лезть наверх, но вдруг в мозгу что-то метнулось, сформировалось в идею. Он схватил конец веревки и сунул его за пояс.

Так он поднимется наверх и поднимет одновременно веревку, экономия времени. Убедившись, что веревка из-за пояса не вывалится, он стал медленно, но верно подниматься вверх.

Он был уже на уровне второго этажа, когда внизу открылась дверь и из отеля вышел молодой парень в форме галактической полиции. Сергей дернулся было вверх, мысли заскакали в голове, как перепуганные белки, в результате он остался, где висел, замер. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Руки его вцепились в веревку, зубы сжались так крепко, что чуть не крошили друг друга, сердце то казалось выпрыгнет из груди, то зависало где-то и Сергей пугался, что оно остановится.

Полицейский прошел от входа в его сторону, остановился под ним и полез в карман. Сергей жутко напрягся и весь вспотел. Он почувствовал, как капля пота, крупная как навозная муха, побежала по виску и пропала где-то у воротника.

Полицейский неторопясь достал из кармана сигареты, закурил.

"Хорошо, что я сунул веревку за пояс", - поймал Сергей мысль судорожно метнувшуюся в голове.

Полицейский раскурил сигарету и наконец пошел дальше. Сергей собирался уже было вздохнуть с облегчением, когда тот снова остановился. Сергей напрягся до предела. Полицейский наклонился, завязал распутавшийся шнурок на ботинке и промаршировал до угла.

Когда он скрылся, Сергей испустил такой вздох облегчения, что мог разбудить весь квартал. С трудом он оторвал руку от веревки и уставился на нее. Белый, в первый момент, след от веревки пролегший через всю ладонь быстро налился багровым.

- Черт! - прошипел Сергей, и с трудом передвигаясь полез вверх. Добравшись до своего окна он перевел дыхание и тяжело перевалился через подоконник. Сначала он услышал грохот, потом пришла мысль, что этот грохот от его падения, потом все мысли и чувства пропали. Он провалялся минут пятнадцать тупо уставившись в потолок, потом, словно что-то вспомнив поднялся и уселся прислонившись к стене. Еще через несколько минут он окончательно пришел в себя и вернулся в тот мир, который его окружал.

Он поднялся и прислушался к ощущениям.

Болели руки, которыми вцепился в веревку, болело плечо, на которое упал, болела голова, которая... которая болела.

- Если голова болит - это хорошо, значит есть чему болеть, - сказал он сам себе и подошел к окну. Он смотал и отцепил веревку, закрыл окно, сунул веревку за пазуху, взял ключи и вышел из номера.

- Где тебя черти носили, - спросил его Виктор, опуская в карман ключи от триста пятьдесят восьмого номера.

- Потом расскажу, - также тихо ответил Сергей.

Он улыбнулся милой брюнетке, которую представил Виктор и плюхнулся рядом за стол.

- Официант! Мне тоже, что и им. Быстро.

Потом посмотрел на Виктора:

- Я голодный как собака, - и вдруг смутившись добавил тихо, - ну вы не обращайте на меня внимания. Я поем и уйду.

Спустя еще полтора часа он сидел у себя в номере и пересказывал Виктору все, что с ним произошло, а потом порылся в кармане и достал оттуда сложенные в восемь раз листы, которые упер из библиотеки.

- Только один из словаря, - вспомнил Сергей, а что во втором, не знаю. Он был закладкой.

Виктор развернул, протянутые ему листы и начал читать:

"- Вот вы говорите, что слезы людские - вода?

- Да.

- Все катаклизмы проходят для вас без следа?

- Да.

- Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас - лабуда?

- Да.

- И вам все равно, что кого-то постигла беда?

- Да.

- И вам наплевать, если где-то горят города?

- Да.

- И боли Вьетнама не трогали вас никогда?

- Да.

- А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда?

- Да...

- Но вам удается ее усмирить без труда?

- Да.

- А если разрушили созданый вами семейный очаг?

- Так...

- Жестоко расправились с членами вашей семьи?

- И?..

- И вам самому продырявили пулею грудь?

- Жуть!

- Неужто бы вы и тогда мне ответили "да"?

- Нет!

- А вы говорите, что слезы людские вода?

- Нет...

- Все катоклизмы проходят для вас без следа?

- Нет!

- Так, значит, вас что-то тревожит еще иногда?

- Да! Да. Да..."1 Виктор отложил листок, посмотрел на Сергея. Тот сидел тихо и неподвижно, как загипнотизированный. Да, Виктор умел читать стихи, а кто-то умел их писать.

- Это и есть твоя закладка? - спросил Виктор.

- Чьи это стихи? - вопросом на вопрос ответил Сергей.

- А я откуда знаю? Стихи были, видимо, написаны до истории просвещения. - Виктор помолчал, потом добавил. - Вот так имя автора не дошло, ну не дали ему дойти до нас, а стихи помнят, хранят, видишь, - Виктор показал другу листок. - даже переписывают. А почему? Потому, что хорошие стихи. Плохие бы не дожили до наших дней.