Наполеоновские войны - [126]
Мы не станем рассматривать здесь причины поражения Наполеона при Ватерлоо — будь то его физическая немощь, неумелость его подчинённых, тактический талант герцога Веллингтона, решительная поддержка, оказанная «железному герцогу» маршалом Блюхером или недостатки французской армии. Гораздо важнее другое: пусть даже при Ватерлоо и была бы одержана победа, но совершенно неясно, как она могла привести к миру и спокойствию, ведь только известие о бегстве императора с Эльбы заставило державы на Венском конгрессе наскоро уладить значительные разногласия, прийти к решению раз и навсегда уничтожить Наполеона и отказаться от всех вариантов сепаратного мира. Единственным союзником Наполеона, столкнувшегося с коалицией, в сущности, всех европейских государств, был Мюрат, который в отчаянной попытке спасти свой трон атаковал австрийскую армию в Северной Италии, но, как мы уже видели, потерпел поражение при Толентино. Итак, Наполеон вновь ввергал Францию в войну, которой не было видно конца, в немыслимо тяжёлых условиях.
Согласилась ли бы Франция на это — вопрос спорный. Безусловно, Наполеон вначале добился значительной поддержки, но неясно, насколько бы её хватило. Очевидно, что с самого начала источником народного бонапартизма Ста дней были ряды наполеоновских ветеранов. Во-первых, крупные части армии не пережили страданий 1814 г., а многие тысячи солдат, находившихся в изолированных гарнизонах, которые держались до конца, приходили домой в уверенности, что их не сломили. Имевшееся у этих людей чувство, что их предали, разделяли многочисленные военнопленные, возвращавшиеся в то время из плена, где они часто жили в ужасающих условиях. Эти люди, по большей части демобилизованные, нередко оказывались без дома и без работы, к тому же их беды делили с ними 20.000 офицеров, снятые со своих постов и переведённые на половинное жалованье. Между тем, даже тем удачливым офицерам и солдатам, которым удалось попасть в новую армию, приходилось переживать унижения, видя, как сотни бурбоновских фаворитов возводят в высокие чины и награждают орденом Почётного легиона. Поскольку отчаяние и усталость последних кампаний Наполеона всё больше стирались в памяти, вряд ли удивительно, что армия Бурбонов и демобилизованные ветераны в 1815 г. быстро присоединились к Наполеону.
В отношении остальной части населении картина не столь определённа. На руку Наполеону сыграло то, что, хотя в 1814 г. Бурбоны казались довольно неплохим вариантом, теперь впечатления о реставрации изменились. Хотя в 1813 г. Людовику XVIII приписывались умеренные взгляды, «знать» оказалась под угрозой лишения службы и поместий: не только отправили в отставку многих чиновников, но и начали ходить тревожные слухи о «национальном имуществе»[327]. Эта политика не привлекала и убеждённых либералов, которых уже оттолкнуло удаление из конституции Сенатом в апреле 1814 г. принципа суверенитета народа. Поскольку режим при назначениях на должности явно отдавал предпочтение дворянам, под угрозой также оказался принцип карьеры по способностям, а ещё большее недовольство вызывали признаки возобновления влияния церкви. Находящееся на нижних ступеньках общественной лестницы крестьянство тревожилось о земле, приобретённой в революционный период, а также было обеспокоено распространившимися слухами о восстановлении десятины и феодальных податей. Наконец, городские рабочие, по которым нанесла тяжёлый удар послевоенная депрессия, страдали от сильной безработицы и вследствие этого сожалели о патернализме, который, хоть и несовершенно, защищал их при империи. И последнее, но не по важности: иностранная оккупация произвела крайне неприятное впечатление на все классы общества, особенно в районах, где проходили пруссаки и русские.
Вследствие этого возвращение Наполеона вызвало очень большой подъём. Но можно ли толковать эту поддержку как военный энтузиазм? Число гражданских добровольцев, записавшихся на военную службу, не превышало 8000, а когда император попробовал чуть-чуть возродить дух 1793 г., пойдя на такие меры, как назначение Лазара Карно (Lazare Сагпо) на пост министра внутренних дел, это встревожило многих, кто несколькими днями раньше радовался его возвращению. Хотя люди не хотели возврата к социальным и экономическим нормам старого режима, у них точно так же не вызывал радости возврат к реквизициям и принуждению 1793 г. В результате появления сопротивления крестьян не пришлось долго ждать: хотя попытки роялистов вызвать крестьянские бунты в центре страны оказались безуспешными, Вандея восстала, а запад вновь охватила шуанерия (chouannerie)[328], к тому же во многих районах крестьяне вернулись к глухому недовольству 1814 г. Безусловно, народная поддержка продолжалась в форме федерального (federe) ополчения, формирование которого в то время разрешил Наполеон, но она ограничивалось мелкими и крупными городами, и даже там не была полной: так, имеются данные о бунтах или иных серьёзных беспорядках в Париже, Лионе, Дюнкерке, Нанте, Марселе и ещё по меньшей мере в тринадцати небольших городах. К тому же Наполеон не старался извлечь из неё максимальной выгоды, поскольку император с одной стороны продолжал относиться с подозрением в равной мере и к рекрутам из народа, и к якобинскому восстанию, а с другой не хотел отталкивать поддержку буржуазии и «знати», которых стремился привлечь на свою сторону принятием либеральной конституции (так называемый Дополнительный акт 22 апреля). Тем не менее этот жест почти ни к чему не привёл: новоявленное уважение императора к парламентаризму вызвало всеобщие насмешки, особенно в печати (которая теперь стала практически бесцензурной), а многие чиновники на местах позволяли себе пассивное неповиновение или даже раздували оппозицию новому режиму. Хотя Карно пытался исправить это положение посредством массовых чисток, сняв только одних префектов в количестве шестидесяти одного, новые люди, которых он назначал, оказывались в большинстве своём ничуть не большими энтузиастами и гораздо менее компетентными в своём деле. Хуже того, чистки, подхлёстывая недовольство, только увеличивали трудности, которые к тому же подогревались школьными учителями, церковью и даже судебной системой. Поскольку вся страна, как кажется, скатывалась в анархию, и даже некоторые министры Наполеона, например Фуше (Fouche), вели двойную игру
