Наполеон. Заговоры и покушения - [11]

Фуше молчал, и это все больше раздражало Наполеона.

– Вы, Фуше, наверное, чем-то слишком сильно заняты, раз не обращаете достаточно внимания на якобинцев.

Фуше спокойно возразил, что еще не выяснено, подготовлено ли это покушение якобинцами; он лично убежден, что в этом деле играют главную роль роялистские заговорщики и английские деньги. Но спокойный тон возражений Фуше еще сильнее озлобил первого консула:

– А я говорю, что это якобинцы. Это террористы, это вечно мятежные негодяи, сплоченной массой действующие против любого правительства. Эти злодеи готовы принести в жертву тысячи жизней, лишь бы убить меня. Но я расправлюсь с ними так, что это послужит уроком для всех им подобных.

Фуше молчал.

– Фуше, я лучше знаю, кто подложил под меня эту бомбу, – продолжал кипятиться Наполеон. – Вы можете ловить, кого хотите, но я-то уверен, что фитиль подпалили ваши друзья якобинцы!

Фуше не отступался от своих выводов:

– Это дело явно проплачено Лондоном, а англичане не стали бы платить деньги якобинцам. И вообще какое отношение к взрыву имеют якобинцы? Разве это доказано?

– Фуше, я не нуждаюсь в ваших доводах. Мне нужна массовая депортация, чтобы очистить Францию от этих негодяев…

Фуше не мог прийти в себя от изумления.

– И вообще вы надоели мне, Фуше, – продолжал кричать Наполеон. – Мне нужна полиция, а не юстиция!

Фуше осмелился еще раз высказать свои сомнения. Тут вспыльчивый корсиканец готов уже был наброситься на министра, но Жозефине пришлось вмешаться и взять супруга за руку. Наполеон, пытаясь вырваться, принялся перечислять все убийства и преступления якобинцев. Но чем больше горячился первый консул, тем упорнее молчал Фуше. Ни один мускул не дрогнул на его непроницаемом лице, пока сыпались обвинения, пока братья Наполеона и придворные насмешливо перемигивались, глядя на министра полиции. С ледяным спокойствием он отверг все подозрения и невозмутимо покинул Тюильри.

* * *

Уверенность Наполеона подкреплялась тем, что «адская машина», взорванная на улице Сен-Никез, представляла собой точную копию бомбы, изготовленной как раз в это время революционером-экстремистом, противником режима Консульства, неким Александром Шевалье. Шевалье в свое время работал на производстве пороха и хорошо знал свое дело. Его устройство состояло из железной бочки, наполненной порохом, другими горючими материалами, пулями и прочими острыми металлическими предметами. Взрывная смесь поджигалась при помощи длинной проволоки, приводившей в действие детонатор. В ночь с 17 на 18 октября 1800 года Шевалье провел испытание своей «адской машины» в одном старом ангаре.

Фуше через одного из своих тайных агентов, конечно же, тоже знал об этом изобретении. В ночь с 7 на 8 ноября Шевалье и его друзья были им захвачены и брошены в тюрьму Тампль. Теперь, после покушения на улице Сен-Никез, многих якобинцев отправят на эшафот, и ему, Фуше, предстоит послушно выполнять приказ первого консула, звучавший так: самым жестким образом раздавить якобинскую оппозицию новому режиму.

– Нации объявлена война! – кричал Наполеон. – Первый консул – это воплощение нации, ее персонифицированное выражение, а покушение на первого консула – это покушение на нацию, покушение на конституцию.

Итак, Наполеон решил покончить с оппозицией слева, и взрыв на улице Сен-Никез оказался ему весьма кстати. Фуше было велено составить проскрипционный список. Министр полиции, по его собственным словам, не одобрял принятия репрессивных мер против якобинцев, но список, разумеется, составил. В него попало более ста человек, и все они были арестованы. Многие потом подверглись ссылке в Гвиану, откуда редко кто возвращался. Кое-кто пошел на гильотину.

Уточнения можно найти у французских историков Эрнеста Лависса и Альфреда Рамбо:

«Бывший член Совета пятисот Дестрем, 19 брюмера в Сен-Клу бросивший в лицо Бонапарту слова сурового осуждения[6], был сослан в Гвиану и более не увидел Франции. Кроме него в Гвиану было сослано еще около сорока человек. Остальных, в том числе бывшего генерала Россиньоля, сослали на Маэ, один из Сейшельских островов.

Этим не ограничились меры, принятые Бонапартом против республиканцев. Постановлением от 17 нивоза IX года (7 января 1801 года) были отданы под надзор полиции в пределах Франции, с запрещением жить в департаменте Сены и смежных с ним, пятьдесят два гражданина, известные своим демократическим образом мыслей… Несколько жен и вдов республиканцев, как вдовы Шометта, Марата и Бабёфа, были без суда заключены в тюрьму. Были также и казни, несколько человек были беззаконно приговорены к смерти».

Жозеф Черакки и его незадачливые сообщники были преданы суду. Закрытый процесс начался 7 января 1801 года и завершился через два дня. Диана был приговорен к длительному заключению, а Черакки, Арена, Демервилль и Топино-Лебрён – к высшей мере наказания. 30 января в девять часов утра они взошли на эшафот. Но за два часа до этого Демервилль вдруг заявил, что готов рассказать все, что знает о корнях и финансировании заговора. С ним разговаривали полтора часа, но Демервилль все это время требовал, чтобы ему и его сообщникам заменили смертную казнь депортацией из страны. Иначе, мол, он ничего не скажет. Этих его требований власти не приняли, и Демервилль присоединился к своим товарищам.