Наполеон. Книга 2. Стать Богом - [18]

— На ловца и зверь бежит! — спокойно сказал «сыщик». — Вы только не пугайтесь, а то норов у вас, кажется, крутой. Штанина вот кровью запачкалась. Вы бы ее щами полили, что ли... Запах будет — про кровь никто и не подумает.

— Кто вы такой? — отрывисто спросил Остужев, под столом прижимая к животу гостя кинжал. — Что вам нужно?

— Никанором меня кличут, — на лице «сыщика» не дрогнул ни один мускул. — А нужно мне просто-напросто вам помочь. Ну, а если не получится — уберечь ту вещь, которая при вас. Сперва-то мы хотели просто вас придержать, да обыскать. Со многими так было — приметы мы получили неопределенные. Но как господин Байсаков с вами заговорил, тут нам сразу все ясно стало.

— Я могу убить вас в любой момент. И если здесь еще десять, двадцать ваших людей — я справлюсь. Отстаньте от меня сейчас же.

— Вот как? — Никанор явно расстроился. — Жаль, я думал, вы обрадуетесь помощи. Впрочем, спасибо, что предупредили: у нас была информация о том, что вы беспредметник, но не было уверенности. Значит, боец, да? Это хорошо. Думаю, только поэтому вещица все еще при вас. Как и ваша голова, конечно же.

— Говорите, кто такие «мы» и убирайтесь! — Остужев слегка надавил на кинжал. — Быстро!

— Мы — некая организация... — Собеседник поморщился. — Вы мне, кажется, кафтан прокололи. Мы — те, кто старается сделать этот мир лучше. Мы пытаемся принести людям свет знания. К сожалению, это приходится делать в некоторой тайне, и...

— Иллюминаты? — вспомнил Александр. — Вы — представитель тайного общества?

— Иллюминаты?.. — Никанор немного растерялся. — Я бы предпочел называть себя масоном. Впрочем, не всякому масону можно верить. Сейчас это модно и чуточку опасно, многие лишь играют в игры, но мы... Мы посвящены в некоторые тайны нашего мира, как вы понимаете.

— Вам не получить предмет. Уходите.

— Да мы и не стремимся! — Масон встал, потому Остужев еще сильнее нажал на рукоять кинжала. — Ведь главное — чтобы его никто не получил, верно? А к вам идет сам Наполеон, хозяин Европы. Может, вы и с ротой справитесь, но шестьсот тысяч солдат вам не по зубам. Подумайте об этом, а мы будем рядом. Только помните, что время идет. И Наполеон идет тоже. И, кстати, не торопитесь менять место. Мы ваши друзья, мы никому о вас не расскажем и до утра вас не побеспокоим.

Сперва Остужев хотел все же уйти, но потом передумал. Щи и водка успокоили его, согрели, стало уютно. Он знал, что совсем не уснет — специально учился обходиться без глубокого сна неделями. Но подремать после тяжелого дня было необходимо. Закрыв глаза, он думал о том, что в Петербург, к Аракчееву, скорее всего придется пробираться самому. Ивану он вполне доверял, но если его будут искать, то Байсакову придется кое-что рассказать и другим людям, а вот им Александр довериться не мог. Вспомнился Санкт-Петербург, в котором он не был с тех пор, как вернулся в Россию четырнадцать лет назад. Остужев выезжал во Францию в составе тайной русской миссии к лидеру Директории, Баррасу. Начальник Остужева, добрый толстый Штольц погиб, и тогда Александру пришлось узнать многое о предметах, и той тайной борьбе, которая всегда их окружает. Он даже побывал личным секретарем генерала Бонапарта, и родина встретила сына неласково.

Глава вторая. От арестанта до заговорщика

Январь-март 1798 года

Одиночная камера в Петропавловской крепости, вот куда для начала поселили прибывшего из-за границы печального молодого человека. Летом там, возможно, царила приятная прохлада, но зимой Остужев отчаянно мерз. Но он был даже рад этому: холод помогал отвлечься от мыслей о любимой женщине, им же самим и застреленной. Каждую ночь Александру снилось, как Джина нападает на Антона, и, спасая его, не думая больше ни о чем, он спускает курок. Пуля попадает ей в грудь, и красное пятно расплывается на белой ткани. Он мечтал однажды, хотя бы во сне, поступить иначе, но понимал, что это будет означать лишь его окончательное сумасшествие. Вот в таком состоянии, находясь на грани помешательства, он был вынужден отвечать на вопросы следователей.

— Верно ли, что после гибели вашего непосредственного начальника, вы приняли французское подданство и передали властям бумаги государственной важности?

— Верно ли, что пошли на службу к генералу Бонапарту, и раскрыли ему секреты, касающиеся способности России вести войну?

— Верно ли, что вы дважды спасали негодяю жизнь, и он называл вас своим другом?

— Верно ли, что проникнувшись преступными идеями французских революционеров, вы прибыли в Российскую империю для подготовки мятежа?

Много, очень много вопросов. Остужев старался отвечать пространно, чтобы допрос длился подольше — это тоже отвлекало. Он ничего не говорил о том, как Штольц познакомил его с Дюпоном, и о том, что узнал о волшебных предметах и их значении в истории и политике. Его не спрашивали, он и не говорил. В целом Остужев старался говорить правду, но если допрашивающий нажимал — мог и согласиться со своей виной. Будущее его не интересовало. Пусть ссылка, пусть каторга, да пусть хоть повесят — он и сам казнил себя каждый день.

Но однажды прямо к нему в камеру зашел не похожий на дознавателя человек. Он был высок, худощав и, пожалуй, некрасив. Серые, проницательные глаза смотрели, кажется, со злостью, хотя возможно, на самом деле были безразличны. Лет ему было около сорока, как показалось Александру. Позже он узнал, что преувеличил возраст сановного собеседника. Человек сел на принесенный солдатом табурет, дождался, пока солдат выйдет и, в упор, разглядывая арестанта, коротко представился: