Наполеон. Книга 1. Путь к славе - [19]

— Пушки? — удивился Баррас. — Ах, да! Вы же артиллерист! Вам без пушек неуютно! Скажите лучше, как разместить войска.

— Пушки, — повторил Бонапарт. — Как можно скорее, немедленно, и по городу пусть идут не останавливаясь. Если сломается лафет — не чинить, бросить пушку и везти сюда остальные. А теперь простите меня, я должен поговорить с офицерами.

Бонапарт вышел. Когда дверь за ним закрылась, Дюпон и Баррас переглянулись.

— Начало обнадеживающее, — заметил Дюпон.

— Можно и так сказать. Что ж, пойду выполнять распоряжение нашего военачальника. Одного не пойму: он что, собирается стрелять по парижанам из пушек? — Баррас развел руками. — Да его же разорвут на куски!

— Действуйте! — ответил Дюпон. — Теперь хозяин положения Бонапарт, и рука у него, кажется, тяжелая.

Глава четвертая Мятеж и банкет

На правах младшей подруги и едва ли не воспитанницы Мари явилась в дом Богарне к завтраку. В городе уже начался открытый мятеж, толпы вооруженных людей стягивались к зданию Конвента, звучали первые выстрелы. Но хозяйка понятия не имела, в какой опасности она находится: Богарне считала, что в положении любовницы Барраса застрахована от любых неприятностей, и практически перестала интересоваться политикой.

— Что там происходит, Мари? — недовольно спросила Жозефина, прислушиваясь к звукам начавшейся перестрелки. — Наши добрые парижане опять чем-то недовольны?

— Не знаю, мадам, я совсем в этом не разбираюсь, — беспечно ответила Мари, которой вовсе не хотелось сейчас нервировать Жозефину. Еще не все было готово. — Вы позволите мне подняться наверх?

— Тебе здесь позволено все, моя радость! Но побыстрее спускайся к столу!

Мари не составило труда пробраться в комнату хозяйки и похитить из шкатулки весьма дорогую диадему, украшенную бриллиантами. Если бы девушка была внимательнее, она заметила бы там, среди золотых побрякушек, серебристую фигурку кролика. Однако Мари слишком спешила. Спустя несколько минут диадема оказалась в кармане передника служанки. Никаких угрызений совести юная интриганка не испытывала: горничная и правда частенько обворовывала Богарне, правда, по мелочам. Дальнейшее оказалось совсем просто — Богарне и без Мари подозревала, что в доме завелся вор.

— А что это у нее в кармане топорщится? — шепнула Мари, устроившись за столом и показав глазами на свою жертву.

— Мишель! — Богарне подозвала дворецкого. — Я хочу знать, что в карманах у Анны. Сделайте это тактично, я вас прошу.

Мишель отправился выполнять приказание и спустя минуту вернулся, преисполненный негодования. На стол перед Богарне легла диадема. Разыгрался обычный в таких случаях скандал с плачущей служанкой и кричащей на весь дом госпожой. Не менее часа понадобилось несчастной Анне, чтобы упросить любовницу Барраса не отправлять ее немедленно в тюрьму, а просто выставить с позором. Едва способная принимать пищу, Богарне вернулась к столу.

— Какая наглость! — не унималась она. — Я сегодня вечером собиралась надеть эту вещицу, а уже в обед она покинула бы мой дом навсегда!

— Найти честную служанку теперь непросто, — поддакнула Мари. — Кстати, у меня есть родственница из Прованса, ищет место. Не хотите взглянуть на девушку? Она очень мила.

— Позови ее теперь же! Без служанки я как без рук. — Богарне отложила вилку и задумалась. — Какое счастье, что Анна не успела как следует спрятать диадему!

Выстрелы за окном слились в сплошную канонаду, но расстроенная женщина совсем не обращала на них внимания. Впрочем, в Париже тех лет все давно привыкли к этим звукам.

Однако Остужев не был парижанином и первое время вздрагивал. Он спросил у Штольца разрешения выйти из гостиницы, чтобы узнать, что происходит на улице. Штольц долго сомневался, но потом позволил себя уговорить, наказав секретарю держаться подальше от опасности.

Но как можно удержаться и не пойти к зданию Конвента? На глазах Александра творилась история. Он шел, и выстрелы становились все ближе, все громче и чаще, а навстречу стали попадаться раненые. В глаза бросалось, что основные силы мятежников пока не вступили в бой. Теперь они уже не скрывались: наводнившие Париж роялисты, бывшие офицеры и гвардейцы, небольшими отрядами подтягивались к центру города. Их нетрудно было вычленить из толпы — хорошо вооруженные, четко подчиняющиеся командам своих начальников, крепкие мужчины со злыми лицами. Сегодня они должны были поддержать буржуа против Конвента, чтобы потом утопить в крови и их тоже.

Якобинцы, обещавшие защищать Конвент до последней капли крови и выпущенные из тюрем, отчаянно отстреливались, не позволяя врагу приблизиться. В основной массе всё это были санкюлоты, беднота с окраин. В буржуа они видели врагов. Якобинцы с удовольствием бы раздали арсенал своим товарищам, которых разоружили после недавних восстаний, но прорваться к предместьям не могли.

Оказавшись возле самого Конвента, Остужев увидел, как быстро собирают баррикаду, перегораживая проезд. Действовали настоящие мастера, которые, видимо, дрались за эту улицу уже несколько раз.

— Никого не выпустим! — крикнул кто-то. — Пусть все сдохнут там, в Конвенте!

— Ворье и кровопийцы! — откликнулся другой голос. — Смерть им!