Наперекор порядку вещей... - [2]

Крайность? Несомненно. Прямота? Да уж прямей некуда. Кстати, этому — сознательному отказу от денег, ибо всё зло от них, посвящен и очередной роман его «Да здравствует фикус!», который он сочинял примерно в эти же годы. Неудивительно, что именно ему, человеку откровенно левых взглядов, лондонский «Клуб левой книги», возникший в Англии в 1936-м и сразу же собравший свыше 50 тысяч приверженцев, «поручил» командировку на Север Британии в шахтерские городки и поселки, с целью рассказать о беспросветной, почти скотской жизни горняков. Так родилась его третья книга из публикуемых в этом сборнике

— «Дорога на Уиган-Пирс» («The Road to Wigan Pier»). На русском языке эта документальная повесть — скорее, бесстрашный репортаж писателя! — еще не выходила. И в ней, в этой потрясающей исповеди писателя о личных жизненных ценностях, может впервые прозвучали по крайней мере две грозные ноты, которые тревожили Оруэлла: нарождающийся в мире фашизм и продажность даже левых партий благополучного, казалось бы, Запада. Оруэлл становился уже настоящим «беглецом из лагеря победителей», как ссылаясь на писательницу-антифашистку Симону Вейл, назвал его Ричард Рис, друг писателя. «В начале 30-х, — напишет Р. Рис после смерти Оруэлла, — волна истерического преклонения перед Россией захлестнула английскую интеллигенцию, толкнула многих ее представителей в ряды коммунистической партии… Это вспышка, — пишет Рис, — давала отчасти разрядку тому искреннему и оправданному чувству беспомощности и стыда у интеллигенции, которое было вызвано картиной массовой безработицы… Оруэлл, который среди интеллигенции был, как видно, единственным человеком, хорошо знакомым с крайней бедностью, оказался одним из тех, кто не потерял головы. Его никогда не пьянили революционные тосты и диалектико-материалистические коктейли… в изобилии переливавшиеся через край всюду, где собиралась прогрессивная интеллигенция…» Всё так, но главное — Оруэлл уже понимал: даже «раскоммунистические» партии Запада, пламенно борясь на словах за права беднейших классов, никогда не поступятся своим благополучием, «стандартами жизни», к котором привыкли. Это был бунт одного против всех, против «правых» и «левых», очень характерный бунт для цельного во всем прозаика. Он уже различал эти изобретательные «ловушки», всюду расставленные для литераторов, и четко осознавал: «всякий писатель, который становится под партийные знамена, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться…» Затыкаться наш «беглец из лагеря победителей» отнюдь не собирался. Именно потому одним из первых оказался в рядах добровольцев, ринувшихся в Испанию, когда там вспыхнул фашистский мятеж Франко.

Мало кто знает, что в Испанию он отправился через Париж, где начинал когда-то свою писательскую карьеру. И одной из целей его поездки стал визит на виллу Сера, к его тогдашнему кумиру — к уже прославленному писателю Генри Миллеру. Встреча великих — это редко бывает. Но надо ли говорить, что единомышленниками они не оказались: Миллер был «гражданином вселенной», Оруэлл же верил, что мир можно усовершенствовать, Миллер любил мир, каким он был, Оруэлл — «горел желанием воевать, если цель войны казалась ему справедливой…»

«Есть только одна вещь, — сказал Миллер, поднимая бокал в знак примирения. — Я не могу позволить вам ехать на войну в вашем пре-красном костюме… Потому, позвольте мне предложить вам эту вот вельветовую куртку, это именно то, что вам сейчас нужно. Она не пуленепробиваемая, но по крайней мере будет держать вас в тепле. Возьмите… в качестве моего вклада в республиканское дело Испании…»

Смешно. Куртка его не спасет — его ранит в Испании фашистская пуля. Но еще больше его ранит, уязвит в Испании то, что помимо войны с фашистами там разразилась «тайная война» коммунистов якобы с «пятой колонной» — с рабочими и крестьянами, которые восстали и против франкистов, и против буржуазного правительства своей страны. Тысячи беззаветных защитников Испании в одночасье были объявлены троцкистами и предателями, брошены в тюрьмы и расстреляны, в том числе и многие иностранцы, добровольно приехавшие защищать мир от надвигавшегося фашизма. Вот что прежде всего поразило Оруэлла и о чем он и написал свою книгу «Памяти Каталонии» («Homage to Catalonia»). Она, вышедшая в 1939-м, венчает сборник — «хронику честной автобиографии» Оруэлла и, несомненно, является лучшим свидетельством того, что можно было бы назвать «вторым рождением» писателя. Именно в «окопах испанской революции» Джордж Оруэлл и убедился в главном — «в порядочности простых людей». И именно против этой книги его, где он с «поднятым забралом» пошел «наперекор порядку вещей», ожесточенно выступили и «правые», и «левые» — все лощеные «умники» мира. Его отказались печатать (хотя поначалу хотели) и в СССР, и на Западе — еще бы: он нарушил табу, он, как одинокий волк, пошел «за флажки». Этого не могли простить ему. Что ж, справедливость, Оруэлл это понял раньше многих — является первой «беглянкой» из лагеря любых «победителей», будь то либералы, демократы, или коммунисты. В этом актуальность его книги и поныне. Она стала прологом, грозным аккордом к его финальным прижизненным шедеврам — к «Скотному двору» и роману «1984», который он поначалу хотел назвать «Последний человек». И если в одном из нынешних рейтингов «100 великих книг мира» его вчерашний кумир Генри Миллер со своим «Тропиком Рака» занимает 82 место, то Оруэлл — второй в нем, сразу вслед за «Войной и миром» Льва Толстого и перед «Улиссом» Джеймса Джойса. Есть в этом списке и любимый Оруэллом с детства Джонотан Свифт, и почитаемый им испанец Сервантес с его «Дон Кихотом».