Нам здесь жить - [15]

— Понятно, — кивнул Петр и устало махнул рукой. — Ладно, об остальном попозжей перетолкуем, скажем, через недельку, когда совсем оклемаешься, а пока лежи, выздоравливай, а я побежал.

— Далеко?

— Надо идти Горыне в кузне помогать. У него завтра профессиональный праздник — Кузьмы и Демьяна, то бишь его покровителей, по нашему День кузнеца получается, а работы срочной куча и нужно успеть ее всю за сегодня переделать. А ты думай, старина, крепко думай…

Едва за Петром закрылась дверь, Улан закрыл глаза, но обмозговать приключившееся с ними не получалось. Рассудок и логика вкупе со здравым смыслом упрямо отторгали произошедшее, не желая примириться с ним.

Неожиданно в памяти всплыло карточное предсказание. Странно, но сбылось оно в точности. И забвенье прошлого, и перемена жизни, да еще какая крутая перемена. Вот и не верь после этого в гадания. Правда, Петр говорил что-то о приятной поездке или отпуске в очаровательном месте вкупе с весельем, но это можно отнести на счет своеобразного карточного юмора.

Когда он наконец заснул, ему тоже приснились карты. Грозные крестовые шестерки в белых плащах азартно атаковали кучку червонных фигурок, в отдалении два вальта в черных одеяниях выкручивали руки ослепительно красивой даме треф, с мольбой взиравшей на Улана, а издали, стоя на пригорке, на него исподлобья сурово глядел пиковый король…

Глава 5. Мозговой штурм или Бизнес-план по-русски

Всю последующую неделю друзья размышляли и прикидывали, как им быть дальше, но — по настоянию Улана — строго по отдельности. Сам он, поднявшийся через пару дней с постели, вообще практически целыми днями молчал. Ковыляя потихоньку по деревне, он присматривался к окружающему его миру, новому и непривычному, порой удивляясь его необычности.

Но не любуясь, поскольку нечем. Может, кто-то из любителей патриархальной старины и нашел бы кое-что, милое его сердцу. К примеру, простоту нравов — дверей в домах никто не запирал. Или, скажем, безусловное подчинение старшему, именуемому большаком. Он в каждой избе был свой, но имелся и еще один, общий для всей деревни — староста дед Липень, бодрый и крепкий старик, то и дело хитровато жмурившийся при разговоре.

Но Улану в первую очередь бросалось в глаза иное: скопище серых невзрачных строений, которые он про себя назвал во время самой первой прогулки избушками на курьих ножках, грубая обстановка внутри каждой с минимумом мебели, и царящая повсюду непроглядная, с его точки зрения, нищета.

На вопросы любопытствующих он отвечал односложно: мол, тяжело разговаривать, не отошел от ран. Впрочем, к нему особо и не приставали, относясь сочувственно: косолапого голыми руками задрать — труд тяжкий. Да и не до того было народу, особенно мужикам, чьи мысли занимало иное, куда более важное — сборы на войну.

С кем? Да с тем самым московским князем Юрием Даниловичем. Оказывается, тот, заполучив ярлык на великое Владимирское княжение, вознамерился окончательно растоптать своего тверского соперника. Едва собрали урожай, как Юрий налетел на владения Михаила Ярославича, ведя с собой один из татарских туменов, приведенный им из Орды. И сейчас ратники-московляне вкупе с татарами продолжали нещадно разорять тверские земли, расположенные на правом берегу Волги. На левый, правда, не перебирались, дожидаясь хорошего льда, но им хватало добычи и на правом[7].

Что они вытворяли, рассказывали те, кто на своей шкуре испытал эти погромы. Чудом уцелев и укрыв в лесах семьи, мужики — оборванные, голодные, злые — переправившись через Волгу, не раз проходили через их деревню, торопясь в Тверь, где Михаил Ярославич собирал рати для отпора ворогам. Как только мужики не обзывали московского князя. Иуда и христопродавец, пожалуй, были самые мягкие из прозвищ. Москвичей от татар в своих рассказах никто не отделял — вели они себя практически одинаково, а потому и имели общее название — нехристи.

На Улана, нечаянно попадавшегося на глаза, мужики смотрели недобро, исподлобья — уж очень он напоминал одного из тех, кто жег, насиловал, убивал. Правда, когда Петр, дед Липень или кузнец Горыня объясняли им, кто он таков и какого племени, остывали быстро. Правда, о калмыках они ни разу до этого не слыхали, но главное — не татарин.

Решив «идти подсоблять своему князю», практичный деревенский народец на сходке определил, и кому оставаться: совсем оголять деревню не дело, да и позже, если кто не вернется, надо, чтоб хоть один мужик из каждой семьи остался здоровехонек. Получилось четверым воевать, а пятерым — беречь добро и семьи. Не согласился с таким раскладом один Горыня. Ему тоже следовало остаться. Во-первых, он один у Заряницы, а во-вторых — и это самое главное, единственный кузнец. Однако переубедить упрямца не вышло, и Липень нехотя согласился.

К концу недели Улан согласно кивнул другу:

— Думаю, настала пора мозгового штурма, а то ты чуть ли не подпрыгиваешь от нетерпения. Давай, излагай надуманное. Но вначале ответь — есть у тебя какие-то объяснения тому, как мы сюда угодили?

Сангре пожал плечами:

— Ну а как же. Партизанское проклятье, конечно, ерунда, но немцы со своими минометами, скорее всего, действительно во что-то нечаянно попали и от их бомбежки запустился некий неизвестный науке механизм. Он-то нас сюда и доставил…