Нам подскажет земля - [21]

— Не женат?

— Воздерживаюсь пока, говорит. Но я так понимаю: сыну мать нужна.

Тимонин зажег папиросу и, с наслаждением затягиваясь дымом, взволнованно проговорил:

— Да… ну, спасибо тебе, Степан. Хорошую ты мне новость рассказал. Значит, шофером директора фабрики?

Гаврюшкин рассмеялся:

— Я сегодня уже дважды «спасибо» заработал, значит, два добрых дела сделал. А день только начался. Не плохо, верно, товарищ старший лейтенант? А вы еще раздумываете: идти к нам или…

Степа не договорил. Его внезапно перебили — рядом раздался строгий голос:

— Ах, вот она, моя милиция?!

Возле скамейки, опираясь на почерневший от времени, отполированный до блеска посох морщинистыми, со вздутыми жилами руками, стояла дебелая старуха. Седые волосы, несколькими прядями выпавшие из-под белого в крапинках платка, придавали ей воинственный, даже свирепый вид; выцветшие, бледно-голубые глаза под насупленными бровями метали искры. Казалось, она вот-вот поднимет вверх свой посох и начнет «разговаривать» им…

— Так вот где ты, блюститель порядка?! — зло повторила старуха, не меняя позы. — Сидишь и лясы точишь?

Гаврюшкин густо покраснел, даже на лбу у него проступили веснушки. Он поспешно встал, оправил китель и как-то растерянно, будто нашкодивший третьеклассник перед учительницей, залепетал:

— А что… что случилось… бабушка?

— Ты еще спрашиваешь? Посмотри, что у киоска творится. Какой-то хулиган скандал затеял, а он сидит тут, как… как…

Старуха не нашла подходящего сравнения и только гневно стукнула посохом. Степан поправил фуражку вежливо отдал честь и покорно проговорил:

Сейчас бегу, бабушка…

И действительно торопливо зашагал к выходу из сквера. Уже от арки обернулся и, махнув рукою, крикнул Тимонину:

— До встречи!

Старуха приняла это на свой счет, тряхнула посохом.

— Видеть тебя не хочу, окаянный!..

Гнев старой женщины оставил неприятный, тягостный осадок в душе Тимонина. Шевельнулась обида за Степана Гаврюшкина. Был ведь лучшим пулеметчиком в полку, а теперь… И на кой ляд он надел эту форму?

Тимонин выбросил погасшую папиросу, встал и быстро пошел через весь сквер. У него уже созрело решение. Он всего на минуту зайдет в управление милиции, увидит полковника Рогова и скажет только два слова. А потом — к Никите Орлову. Разыскать его надо во что бы то ни стало. Вот кто поможет, наверняка поможет своему однополчанину…

Глава 12 «А вашей вины нет?»

Вернувшись в свой кабинет, капитан Байдалов сразу же хотел сообщить Гаевому, что их план утвержден начальником уголовного розыска. Он было взялся за телефонную трубку, но раздумал. Вспомнились слова, сказанные полковником Роговым: «Плохо, капитан, мы заботимся о своих товарищах…»

Да, плохо. Что он знает о Гаевом? Почти ничего, хотя работают они вместе много лет. Вчера ночевал в кабинете. Почему? Что у него случилось? Дома нелады? С женой поругался? Кстати, как ее зовут? Кажется, Ларисой. Высокая, худая и красивая. Как-то в клубе однажды Гаевой познакомил. Перебросились несколькими словами. А худые, говорят, злые… Она вторая у него. От первой жены дочка. Худенькая, в очках, играет на скрипке. Гаевой здорово поседел. А где его первая жена? Кажется, умерла или погибла не то на войне, не то в какой-то авария. Вот и поседел.

Как ни напрягал память Байдалов, но вспомнить подробности из жизни Гаевого не мог. Ему просто нечего было вспоминать, он их не знал. Ведь он встречался с ним только на службе. Сначала называл официально — старший лейтенант, а потом — Илья Андреевич. И ни разу не назвал его по-дружески Ильей, Илюшкой. А ведь они — одногодки, сколько раз бывали вместе в крутых переделках.

Байдалов злился. Он злился на себя за то, что смотрел на товарищей через служебную призму и видел только одно — служебные показатели. Он ругал себя за то, что оказался одним из тех людей, которые за делами часто забывают, что они прежде всего люди.

Эти самокритичные мысли Байдалова прервал телефонный звонок. Дежурный из бюро пропусков напомнил:

— К вам на прием просится гражданин Шапочка…

— Пусть войдет.

Ждать пришлось недолго. Сидор Лукич вошел без стука, но вспомнив, что в этом кабинете хозяин — не он, смущенно пробормотал, тяжело дыша:

— Извините, что нарушил этикет… Фу! Ну и высоко же вы забрались.

— Здравствуйте, — первым поздоровался Байдалов и показал на кресло, приглашая сесть.

— Добрый день… виноват… утро доброе! — Сидор Лукич запутался и полез в карман за платком. Лицо у него обрюзгло, маленькие глаза ввалились.

— Меня просили вчера зайти сюда, — добавил он. — Это восемьдесят пятая комната?

— Вы не ошиблись. И о вашем визите мне доложили.

— Вы скажите, пожалуйста, где же мой шофер? Он… арестован?

— Это важно?

— А как же. Он уехал самовольно и должен ответить за свою вину…

— Он убит.

Как удар, прозвучали эти слова капитана. Сидор Лукич резко подался вперед, прижимая к груди смятую соломенную шляпу. Вид у него был растерянный, руки тряслись. Чтобы скрыть волнение, он поглубже сел в кресло, словно затиснулся в угол, и уцепился руками за подлокотники. Смятая шляпа упала на пол.

— Кто… его?

Вопрос остался без ответа. Байдалов, выждав, пока Шапочка успокоится, спросил: