Нам бы день продержаться… - [70]

Пока я соображаю, как мне не дать смерти забрать своего бойца на серпантине, к колоде, возле которой я стою, подходят мои богатыри, увешанные амуницией и боеприпасами. Они подходят, вопросительно смотрят на меня, обходят меня с Бойком и, как сговорившись, суют по очереди голову в колоду с водой. Отфыркиваются, стряхивают воду, сбрасывают ее капли руками со стриженых затылков и открытых лбов, охают, смеются и уходят. Аккуратно обходя нашу пару на погрузку. Во блин – новая традиция на заставе. На счастье, перед боевым – голову в колоду совать. Я ухмыляюсь этим предрассудкам и тоже, на всякий случай, чем черт не шутит, а ангел не брезгует, сую голову в колоду. Вода холодная, сонливость исчезает молниеносно. Согнувшись, чтоб жидкость не попала за шиворот, я сгоняю воду с головы на камень земли ладонями. Разгибаюсь и с удивлением обнаруживаю возле себя майора. Он сунуть свою бошку в колоду не может. Раны, перевязи бинта и броник не дают толком согнуть туловище в поясе. Он набирает воду руками и плещет себе на лицо.

– Товарищ майор, и вы туда же? – Майор недовольно зыркает на меня. Вытирается кепкой, надевает ее на голову.

– Я просто умылся на дорожку, – отвечает мне он, пожимая плечами.

– А, ну-ну, – киваю я, – по машинам?

– Да, ну, ни пуха ни пера.

– К черту. По машинам! – ору злобно я и начинаю материть окружающих в дрожи предбоевого мандража. Кроме меня никто сильно и не орет. Суеты нет, солдаты занимают свои места. Я обхожу каждую свою боевую машину. Считаю людей. Вроде все, пора ехать. Жму руку Грязнову, который провожает нас с дизелистом.

– Бондарь, за прапорщиком пригляди. Башкой мне за него отвечаешь, – говорю я, хлопая солдата по плечу.

– Есть, тащ лейтенант, – виновато отвечает он и оценивающе смотрит на старшего прапорщика, как будто проверяет, влезет Грязнов в помещение дизельки или нет. Последний хмыкает.

– Ну, с богом, Олег!

– Не, лучше с минометом, – шучу я и карабкаюсь по колесу в бортовую «мыльницу».

– Бойко, поехали. – Вовчик то ли Сашка бубнит о готовности в гарнитуру. БТР, стоящий в колонне первым, ревет движком и разгоняется на подъеме горки опорного пункта. «КамАЗ» ждет, когда броник перевалится за обратный скат и тоже с разгона выскакивает на ОППЗ, в тучу пыли, которую они подняли, врезается наша шишига, и мы материм водилу, вспоминая картошку. Майор начинает руководить колонной с головняка БТР. Проверяет связь с Кушаком и Грязновым. Сумерки рассвета медленно отступают перед машинами, рвущимися к подножию горы в том месте, где стоит разгромленная «Чарли». Мы можем позволить себе такую роскошь. Спутники не обманешь.

Но все же: «Господи, иже еси на небеси. Да святится имя твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси так и на земли. Хлеб наш насущный – дасть нам днесь. И прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть царствие, и сила, и слава во веки веков. Аминь!» – шепчет и трижды повторяет Виктор Иванович, бывший член КПСС с 1984 года, и малым крестом собранных в триединую щепоть пальцев правой руки трижды осеняет пыль, в которой скрылся наш караван. Бондарь смотрит на старшего прапорщика с пониманием. Тихо разворачивается и идет к помещению заставы. Там у него вся его амуниция разложена. А Грязнов по-любому заставит надеть и проверит. На Бога, как говорится, пограничник, надейся, а бронежилетом, боец, свою шкуру прикрывай. Грязнов поворачивается кругом и бежит на свой ЦБУ в комнату связи, откуда его уже зовет Иванов Серега, махая рукой в открытое окошко и прижимая другой рукой черный эбонит трубки «Сокола-М» к уху.

Если вам кто-то скажет, что война дело простое и воевать легко, то не спорьте. Просто вспомните рваные наколенники, сбитые локти, содранную кожу на ладонях, мокрую от пота материю афганки на спине и скрежет песка на зубах. Кислый запах жженого оружейного пороха, который впитался в каждое сочленение молекул одежды, тела и воздуха. Синяки, мелкие порезы и царапины, на которые не обращаешь внимания. Горячий от стрельбы ствол автомата, о который обжег руку, случайно ухватившись за него, когда делал перебежку и переползал от места падения в сторону, чтоб не попасть попросту под пулю снайпера. Хлопки запалов ручных гранат, шипение замедлителя и звон отброшенного в сторону предохранительного рычага. Хрип горла от вдыхаемого пыльного воздуха. Мат, оттого, что не попадаешь в створ приемника оружия вторым перевязанным к первому изолентой магазином, когда закончились патроны и три последних трассера сообщили об этом быстрыми молниями. Невозможность унять дрожь рук при первых выстрелах. И грохот. Бас КПВТ, что не дает выскочить и рассредоточиться, спрятаться от осколков бомб нашего миномета иранцам. А еще солнышко. И ощущение себя голого на виду у огромного склона горы, возвышающейся над нами. А если ты еще и не выспался, то повышенное давление крови внутри организма заставляет мозг работать с эффективностью без эмоционального компьютера, зомбированного адреналином. Грохот ящиков с песком и мелким щебнем горной осыпи, которыми буквально выложил и обвешал броню БТРа Пирмухаммедов, как ножом по стеклу. Грязные лица бойцов моего расчета, тягающих ящики и мины к телу современной мортиры. Горячий ствол миномета и шипение слюны случайного плевка заряжающего, попавшего на смотрящую в небо трубу. Тяжелый бег санинструктора и подносчика снарядов. Крики в микрофон оглохшего от какофонии связиста. Бешеные глаза майора, корректирующего мой огонь. И моя собственная ругань, когда он высовывается более чем нужно из-за брони БТРа. Покрытые пылью серые сапоги и ботинки, потные дорожки катящейся соленой влаги и резь от своей собственной соли, попавшей со стриженой головы с потом в уголки глаз. И брошенные в горячке бронежилеты, чтоб не мешали быстрее двигаться в нарастающей жаре. Они нас просто не ожидали. Не верили, что мы найдем силы и ввяжемся сами в неравный бой с превосходящими по численности отрядами. Иранцы устроили засаду на втором витке поворота серпантина, чтоб и первый под огнем держать и совершенно уверенно уничтожить любого, кто им помешает. А я не жалел ни себя, ни миномет, ни бойцов, которые и так выкладывались полностью, но я выжимал из них то, на что они сами были способны, но об этом не знали. Миномет развернули более чем в километре ниже засады, в течение минуты выгрузили и установили его опорной плитой в удобную ямку в грунте. Еще через полминуты первая пристрелочная мина вылетела из ствола и грохнула на остывшем за ночь склоне. Четвертая мина разорвалась в центре позиции диверсантов, и потом пошел разброс влево. Вправо их не пускал крупняк Мухи, вниз, как и вверх, им спускаться было смерти подобно. Поэтому мы спешили. В один момент в воздухе оказались одновременно три мины. Первая еще не упала, но была на излете, вторая вылетела из ствола и достигла наивысшей точки полета, когда третья, опущенная в ствол, покинула его с дымком сгоревшего пороха после вылета. Иранские спецы попытались разбить БТР из РПГ, захваченного на «Чарли», но на предельной дальности его прицельной стрельбы под жестким обстрелом на уничтожение попасть в коробку БТР, водитель которой ожидает такого сюрприза и держит сцепняк на включенной скорости, есть задача не простая. Пирмухаммед упредил гранатометчика. Надкалиберная дура прошла мимо, ширкнув в стороне. А я добавил еще пять мин, щедро вспучивая пыль на повороте второго витка горного серпантина. Мы перестали вести огонь только по информации с Кушака.