Наложница фараона - [22]

Мать обернулась к нему, тоже испуганно.

— Что, солнышко? Что с тобой? — она быстро подошла и, наклонившись, обняла его за плечики.

— Там кто-то есть! — мальчик указал на занавеску. — Там колышется.

Мать вопросительно глянула на сапожника. Тот усмехнулся бесформенным ртом. Мать поняла, что никакая опасность ее мальчику не угрожает.

— Это, наверное, кошка, Андреас, маленький, — мать снова обернулась к хозяину. — Это кошка у вас?

За занавеской еще пошевелились.

— Нет, — Гирш Раббани снова усмехнулся. — Это не кошка. Это… мышь! Такая мышка!

— Заколдованная? — мальчик готов был поверить в сказку.

— Да, — сапожник пристально посмотрел на него своими дальнозоркими глазами. — Наверное, немного заколдованная. Думаю, немного заколдованная.

— А почему вы не расколдуете ее? — мальчик уже почти верил в сказку и сам придумывал ее.

— Нет, я не буду расколдовывать ее. Лучше ты это сделаешь.

— Сейчас?

— Нет, когда-нибудь.

— Когда вырасту, тогда? Когда вырасту?

— Да, когда вырастешь.

— А кто заколдовал ее? Какая-нибудь злая волшебница, да?

— Наверное.

— А на самом деле она принцесса?

— Думаю, да, — серьезно отвечал сапожник.

Мать, улыбаясь, следила за этим диалогом.

Занавеска перестала колыхаться.

Мать надела сыну старые башмачки. Мать и сын простились с сапожником и пошли домой.

— Мама, а почему здесь всюду на дверях такие маленькие трубочки? Что в них?

— Не знаю, сыночек, это, наверное, просто для красоты.

Кажется, они приходили еще раз — примерить новую обувь. Но Андреас хорошо запомнил, когда мать привела его, чтобы забрать готовые сапожки.

Сапожник снова угостил его желтым твердым сахаром, который Андреас перекатывал во рту, словно круглый камешек. Потом сапожник надел мальчику новые сапожки, велел ему встать и походить по комнате. В сапожках было тепло и удобно. Еще не наступили холода и не время было носить их, но маленький Андреас ни за что не хотел их снимать и надевать старые ношеные башмачки. Мать не стала с ним спорить и он был очень доволен тем, что пойдет домой в новых сапожках.

— А где ваша заколдованная мышь? — спросил он сапожника, наполовину серьезно, наполовину чуть нарочито, как спрашивает ребенок, когда хочет затеять игру.

Сапожник выпятил большие губы своего бесформенного рта и тихо свистнул. В ответ что-то зацарапалось за занавеской и занавеска снова колыхнулась.

Андреас в новых сапожках подбежал поближе. Сапожник приподнял руку, словно хотел предостеречь… но кого?..

Внезапно мальчик приостановился. В прорехе мелькнули и тотчас исчезли…

— Глаза! Мои глаза! Это мои глаза там! Они отражаются, как в воде, когда темно и свечка! Почему они там? Это колдовство такое, да?!

Мать и сапожник переглянулись. Мать улыбнулась восторженному изумлению ребенка. Она уже что-то знала и хотела объяснить ему, но сапожник приложил свой большой темный палец к бесформенным губам, дальнозоркие его глаза усмехались.

— А почему там были мои глаза? Ну почему? — не отставал Андреас.

— Да, это такое колдовство, — тихо сказал Гирш Раббани, наклоняясь к ребенку. — Только никому не говори. Когда-нибудь ты все узнаешь. И если… — тут голос его дрогнул, он замолчал…

Дома Елена иногда наливала воду чистую в глубокую оловянную тарелку, уже было темно, она зажигала свечу. Мальчик, стоя коленками на стуле, наклонял лицо над водой, и навстречу ему выплывали, всходили, словно маленькие солнца или луны, его большие-большие темные-темные глаза…

Но теперь он увидел так быстро-быстро. И нет, это не было как отражение, они были живые, его глаза…

Он, как зачарованный, слушал говорившего тихо Раббани. Глаза мальчика, широко раскрытые, не мигающие в длинных, тонко-пушистых ресничках, виделись чудесными. Андреас смотрел серьезно, губки чуть приоткрылись…

Когда они прощались с сапожником, тот протянул мальчику маленький деревянный волчок, пестро расписанный сложным восточным узором.

— Возьми, Андреас, этот волчок. Скоро еврейский праздник Ханнука, а мальчики тогда должны запускать волчки.

Мальчик взял игрушку и стал смотреть на нее. Мать смутилась.

— Но ведь Андреас — христианин, — произнесла она неуверенно, потому что не хотела обидеть сапожника. Голос у нее был задумчивый и напевный.

— Это ничего, — Гирш Раббани уверенно махнул рукой. — Играть можно всем детям. Он будет играть с этим волчком как христианин. Это ничего!

Мальчик поблагодарил за подарок.

Но все же Елена не позволяла сыну выносить занятную игрушку во двор, а тем более — на улицу. Андреас играл со своим волчком только в комнате…

* * *

Ганс и мальчик вышли во двор. Запрокинув головку, Андреас посмотрел на крышу дома. Из кирпичных красноватых труб серо стелился по светло-голубому зимнему небу темный дым. Солнце казалось бледным, круглым и очень высоким. По обе стороны у забора, теснились хозяйственные постройки. Никого не было.

— Поставь лютню вон там, — мальчик указал молодому человеку на сложенную поленницу мелко наколотых дров. Она была уложена низко.

— Поставь, — повторил Андреас, — и будем играть в снежки. Видишь какой чистый снег у сарая?

Ганс послушался, поставил лютню на низкую поленницу и они побежали играть в снежки. Молодой человек старался бросать круглые снежные комки осторожно, чтобы случайно не поранить мальчика. Андреас даже сердился.