Я снова попыталась вмешаться. Не удалось.
Показалось, что пространство странным образом зазвенело и сгустилось.
— Уходи, Ичиро Исами, — сказал папахен.
— Нет, — ответил Исам.
И тут я поняла, что у них сейчас что-то вроде магического поединка. Хоть я и понятия (в силу молодости своего дракона) не имею, что значит эта хваленая драконья магия, но, готова поспорить, папахен ей сейчас нехило качнул. У меня даже в глазах помутилось и колени подкосились.
И вместе с этим я посчитала, что должна вмешаться. Вон немедленно должна. Потому что роль «молчи женщина, пока джигиты разговаривают» вовсе не для меня! Не для Александры Кинриу, дочери, так его, дракона!
Нет! — почти вырвалось у меня, но при этом ничего не произошло. Я словно застыла золотой статуей рядом с отцом! На какой-то миг словно увидела себя со стороны: величественная, молчаливая… и до противного покорная воле отца!
Нет!! — билась моя воля, словно в клетке, силясь вырваться наружу и заорать, что не собираюсь принимать участие в этом фарсе, в этих чертовых смотринах, в этом нечестном поединке!
И, словно откуда-то издалека, из самых глубин, услышала рев.
— Не смей противостоять мне, дочь, — произнес папахен, не поворачивая головы. — Если не хочешь остаться без дракона.
Я не смогла ничего ответить. Рот не открывался. Я словно превратилась в статую. А дракон внутри все ревел и ревел. И я слушала.
Я не слышала его с тех самых пор, как оказалась у отца в дракарате.
Дракон словно замер, затих, напуганный силой вожака клана.
Ему словно сказали, что неповиновение вожаку грозит страшным, и он понял, поверил.
И вот сейчас, наблюдая эту несправедливость, глядя, как у нее отбирают пару, истинную пару, которую она выбрала, драконица обиженно взревела!
Каким-то образом я поняла, что не смогу ничего сделать сама, то есть, будучи в человеческом теле.
Словно в подтверждение моим словам, Исам, спружинив коленями, взвился в воздух, и вот уже в воздухе замер, маша крыльями, Ледяной дракон!
Серебристый! Сияющий! Великолепный! С огромными сними глазами, мощными крыльями, гневно распахнутой пастью!
Увидев свою истинную пару, драконица заревела, оглушая изнутри и рванулась к нему!
А я словно отступила назад, выпуская ее на волю.
Привычный жидкий огонь разлился по венам… Перед глазами встала красная пелена. Рев дракона, который рвался на свободу, навстречу своей истинной паре, оглушал.
А в следующий миг, когда мир взорвался ожидаемой болью, свет перед глазами померк.
Словно со стороны я увидела, как хрупкая фигурка в золотых одеждах, оседает на помост. Как в замедленной съемке подкашиваются колени, глаза закатываются и закрываются, и вот она лежит, неловко вывернув руку.
Рядом стоит отец с перекошенным от злости лицом.
А сверху кружит Ледяной дракон и зовет подругу.
Это было последнее, что я видела.
Навалилась тьма.
Мама… мамочка… мамулечка… как же плохо! Не вынести этого, не вынести! Больно. Голова… раскалывается. И тошнота. Снова и снова сотрясает спазмами, и с каждым спазмом все ярче и ярче вспыхивает боль. Страшная, неистовая…
И кружит, кружит… мутит.
— Мамуль, — шепчу запекшимися губами, но вместо шепота из груди вырывается сип.
Я закашлялась и снова застонала от боли.
Плохо… Что со мной? Я никогда и ничем не болела… Мамуля! Мамулечка…
Чьи-то руки бережно подхватили под голову, под плечи. К губам приложили холодное.
Прохлада.
Как же не хватало прохлады!.. в горле пересохло… Странное ощущение, — одновременно тошнит и хочется пить…
— Пить, — прошептала я и поперхнулась.
В горло потекла тоненькая струйка.
Сглотнула, не ощутив вкуса. Тело снова свело судорогой боли, а пить захотелось еще больше.
— Мама, пить, — прошептала я.
Меня держали бережно и крепко. Снова что-то прохладное прижалось к губам, приоткрывая их. Снова делаю глоток. Это выматывает. Нет сил даже на то, чтобы открыть глаза.
— Еще, — раздался голос, больно резанув слух. Это не мама. — Вы должны выпить еще, принцесса.
Нечеловеческим усилием делаю глоток и в следующий миг тело содрогается, а из горла вырывается хрип. От боли.
— Бедная принцесса, бедная принцесса, — слышится чей-то шепот.
— А ну, брысь отсюда! — резкий возглас пронзает виски болью, заставляет скрючиться.
— Лекарь, как она? — все тот же настойчивый голос.
Почему так громко, неужели непонятно, что он… Она… терзает меня?
— Ничего не могу сказать, — новый голос, мужской, хмурый и такой же сосредоточенный. — Отойдите, госпожа. Я усилю магию.
Легкие, удаляющиеся шаги…
Новая волна боли… Девятым валом! Меня крутит, переворачивает! Режет волной, бьет о дно, тащит по камням!!
— Мама, — хриплю я, прежде, чем потерять сознание.
* * *
Я пришла в себя от тошноты.
Стоило открыть воспаленные глаза, как голова закружилась еще больше. Показалось, что движутся стены. Желтые, с золотыми иероглифами… Значит, я в своей спальне, во дворце отца. Я думала, после таких мучений умирают.
— Мама, — зову я, зная, что мама не придет. Что она в другом мире. Здесь его называют зеркальным. — Позовите мамочку… Пить…
Надо мной склонилось чье-то лицо. Сначала мир качался, пространство мазалось, было нечетким, а потом смогла разглядеть. Женщина. Даже сейчас, когда я, кажется, умираю, не могу не подметить ее неземной красоты.
