Наивные старцы. Анализ современных мифов - [4]

Прежде всего, Дионис— бог опьянения, которое смывает любые социальные и национальные барьеры. Алкоголь — великий уравнитель. Задолго до Великой французской революции ремесленники Цюриха ежегодно отмечали большой праздник, сопровождавшийся всеобщей попойкой, во время которой стирались все социальные различия: подмастерье пил на брудершафт с богатым купцом. И сейчас в кабачках небольших деревушек сходятся за одним столом низы и верхи. Всем нам известны профессиональные праздники, которые устраиваются на крупных предприятиях. Их единственная цель — хотя бы один раз в году освободить людей от социальной иерархии.

Кроме того, Дионис — бог безудержных танцев, которые не меньше способствуют устранению противоречий между классами, расами и народами, заставляя всех двигаться в одном ритме. Оргиастическая музыка стирает национальные, социальные и возрастные различия, сводит на нет разницу в уровне интеллигентности. Последователи культа Диониса стремились зримо уравнять мужчин и женщин. Этого культа боялись не только апологеты классической общественной системы, построенной по иерархическому принципу, но даже правящие династии. Дионис полон энергии, доходящей до экстаза, он в каком-то смысле — революционер; повсюду, где появляется Дионис, старый порядок обречен рухнуть. Стремление к равенству будоражит общество. Равенство уже не воспринимается как обычное, узаконенное состояние, оно становится чем-то из ряда вон выходящим, сеет повсюду волнения и смуту.

Волна в динамике внешнего и внутреннего развития западного общества в двадцатом веке во многом обязана своим появлением идее «равенства». Стабильная, иерархическая система, опирающаяся на неравенство, была разрушена противоположными стремлениями. Прекрасным примером этому могут служить Соединенные Штаты Америки. Все новые и новые народы эмигрируют в США, однако они не становятся на своей новой родине париями, или неприкасаемыми, а добиваются равных прав с остальными гражданами. Так, жесткая динамика в истории американских итальянцев, ирландцев и евреев связана с желанием этих народов сравнять свои шансы с коренным, англосаксонским населением. Это стремление и создало новую страну.

Дионисийский культ стирает различия между богами и человеком, ибо верующие ассоциируют себя с самим Дионисом; для греческой мифологии это редчайший феномен. Дионис еще и бог безумия. А ведь стремление к всеобщему равенству нередко приводит людей к массовому умопомешательству. Как только индивиды, движимые этой идеей, сбиваются в толпу, возникает угроза того, что прозвучит воинственный призыв, и люди начнут громить улицы и футбольные стадионы. Бывает и хуже: толпа, вдохновленная манией, находит себе фюрера, способного управлять ею, как стадом овец.

Может показаться, что попытка провести параллели между идеей «врожденного» равенства и мифом о Дионисе, определив таким образом данную идею как продукт дионисийского опыта, грешит искусственностью. Поэтому необходимо рассмотреть «равенство» с другой точки зрения, что позволит исследователю обойти, казалось бы, непреодолимые барьеры противоречий, которые готовит данная проблема. Очевидно, что равенство — это не идеология, не интеллектуальная конструкция, не продукт спокойных, глубоких размышлений и вместе с тем отнюдь не результат наблюдений за жизнью, однако оно влияет на людей. Равенство — идея «безрассудная», «нереалистичная», но несомненно более значимая, чем рассудочные психологические построения, одним словом,— не менее реальная, чем неравенство. Здравый смысл на стороне последнего — дионисийский экстаз предпочитает первое. Считаю важным лишний раз подчеркнуть, что идея равенства опирается не на рассудочную философию, антропологические факты или непосредственную реальность, а на привлекательный, дионисийский миф, собст-венно, является этим мифом. Неравенство ближе к объективной научной реальности, равенство, напротив, соответствует определенному душевному состоянию, дионисийскому экстазу, доступному индивиду в переживании, но не как элемент внешнего мира или научная догма.

Опасность дионисийского мифа заключается в том, что он может быть истолкован чересчур буквально: следует уравнять всех и вся на земле, поскольку несправедливое, жестокое, иерархическое общество, будучи разрушенным, превратится в общество справедливое, не жестокое, неиерархическое, и все живущие стартуют с одной, нулевой отметки.

Призывы к борьбе за равенство не утихают, его отсутствие оплакивают многие!

Лично у меня феномен равенства вызывает двойственные чувства. Например, обязательная в Англии школьная форма никогда не была мне симпатична. Тем не менее я вполне солидарен с ее сторонниками, утверждающими, что единая, обязательная форма одежды позволяет стереть, по крайней мере, внешние приметы социальных различий между детьми, поскольку мне не по душе контрасты между бедностью и богатством. Вместе с тем меня привлекают классовые различия, бытующие в Великобритании; мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как англичане, принадлежащие к определенной социальной прослойке, неизменно исповедуют собственный слэнг, манеру одеваться и образ жизни. Мое детство выпало на послевоенное время. Я был более или менее деятельным и удачливым бойскаутом. Тогда в Цюрихе можно было приобрести военный ранец всего за каких-то пять швейцарских франков. Наш вожатый настоятельно рекомендовал нам купить подобный ранцы для поездки в бойскаутский лагерь, чтобы, как он выразился, «все мы выглядели одинаково». Мне не понравилась его затея, я позабыл купить ранец и явился на вокзал с рюкзаком за плечами, хотя, должен признаться, мне очень понравилось, как смотрелись со стороны остальные ребята с одинаковыми, форменными ранцами. Меня раздражает, когда дети из одной семьи носят одинаковые пуловеры; мне становится жаль этих детей, у меня возникает подозрение, что родители относятся к ним как к игрушкам; вместе с тем я понимаю, что похожая одежда у детей может радовать и умилять родителей.