Нахэма - [28]

— Но ведь он лежит без сознания!

— Это ничего не значит; его все-таки арестуют и бросят в тюрьму, так как его обвиняют в том, что он заключил договор с дьяволом, имел противоестественные сношения с восковой фигурой и запирался у себя только для того, чтобы отправляться на шабаш. О! Просто ужасно, что говорил против него Шрамменштедт! Он обвиняет его еще в том, что он при помощи сатаны задушил несчастную Филиппину. Итак, крестная, действуй живей, если хочешь спасти Вальтера. А теперь прощай! Я дрожу от страха, как бы кто не увидел меня выходящим из вашего дома.

Кунигунда ничего не ответила. В глазах у нее потемнело, голова закружилась и она без чувств упала на пол. Но неизбежность страшной опасности, грозящей сыну, быстро вывела ее из этого оцепенения. Она бросилась к постели больного, но один взгляд на бледного и неподвижного Вальтера, который лежал как мертвый, убедил ее, что всякая попытка бежать бесполезна. Чтобы перенести его куда-нибудь, понадобится посторонняя помощь, а это привлечет на себя внимание. Уже и теперь большая часть слуг разбежалась из дома; те же, которые остались, за исключением Каспара, избегали приближаться к больному. Спрятать Вальтера она также не могла, так как обыскивать станут весь дом, а крики его во время бреда выдали бы всякий тайник.

Охваченная безумным отчаянием, пожилая женщина стала бегать как безумная, ударяясь головой о стены. Наконец, она снова подбежала к кровати, бросилась на колени и стала молиться. Небо, казалось, оставалось глухо к ее мольбам. Помощь не являлась; не приходило в голову ни одной спасительной мысли. Но за то горькие угрызения совести и близкое к отчаянному сожалению, что она воспрепятствовала браку сына с Леонорой, наполнили ее жестокое, гордое и эгоистическое сердце.

Не тысячу ли раз приятнее было бы видеть Вальтера здоровым, счастливым, окруженным любовью и уважением, женатым на красивой и достойной уважении девушке, которую можно было бы упрекнуть разве что в бедности, чем знать, что он будет обесчещен и погибнет ужасной смертью? Чего бы ни дала она в эту минуту, чтобы исправить непоправимое, чтобы видеть Вальтера, идущего к алтарю с Леонорой!

Громкий звон колокола у ворот оторвал Кунигунду от ее слез и поздних сожалений. Холодный пот выступил на ее теле. Потрясаемая нервной дрожью, она стала прислушиваться, не явился ли это превот[1] со своими стрелками арестовать Вальтера.

Машинально, сама не зная, что она делает, Кунигунда бросилась вон из комнаты больного, которую заперла на ключ и подбежала к окну, выходившему на улицу. При красноватом свете фонаря, висевшего у подъезда, она увидела высокого мужчину, закутанного в широкий плащ и с надвинутой на глаза шляпой. Мужчина этот держал в поводу двух оседланных лошадей.

Госпожа де Кюссенберг вздохнула с облегчением. Слава Богу, это была не стража! Так как в эту минуту Каспар отворял ворота, то она осторожно приоткрыла окно, чтобы слышать, о чем будут говорить.

— Я — доктор, присланный его преподобием монсеньором аббатом Эбергардом лечить его племянника, — сказала незнакомец, — Прикажите ввести моих лошадей во двор, но не расседлывайте их. Затем проведите меня к больному и к благородной даме, его матушке.

— Пожалуйте, мессир! — почтительно сказал старый слуга.

Заметив в полуоткрытую дверь кормилицу Вальтера, тоже привлеченную звоном колокола, он прибавил:

— Агата! Проводите синьора доктора, пока я уберу лошадей.

Несколько минут спустя незнакомец раскланивался с Кунигундой, причем выразил желание, чтобы его немедленно же провели к раненому. Несмотря на глубокое удивление, какое внушил ей присылка доктора зятем, который физически не мог знать о случившемся несчастье и о болезни племянника, пожилая женщина ни минуты не колебалась ввести незнакомца в комнату Вальтера. Она была слишком взволнована, чтобы рассуждать. Осмотрев раненого, доктор запер дверь и, бросив на стул плащ и шляпу, обратился к Кунигунде:

— Потрудитесь, сударыня, дать мне кубок и вино. Я приехал спасти вашего сына, если только он этого сам пожелает. Но прежде всего надо восстановить его силы.

Дрожащими руками Кунигунда принесла то, что требовал незнакомец. Последний налил в кубок немного вина, а потом вылит туда же содержимое флакона, который вынул из своего камзола. Женщина с любопытством наблюдала за ним. Это был еще молодой человек, высокий и очень худой. В движении его гибких и худых членов было что-то кошачье. Бледное лицо его и большие, зеленоватые глаза имели зловещее выражение. Длинные и худощавые пальцы были бледны и желты, точно восковые. Приготовив питье, издававшее острый запах, незнакомец вынул из кармана другой флакон, гораздо меньших размеров. Содержимым этого флакона он натер раненому виски, руки и грудь. Затем приподняв ему голову, он поднес к губам кубок.

Вальтер жадно выпил, не отрывая губ и, с хриплым вздохом, снова упал на подушки.

— Он умер! — с тоской вскричала мать, бросаясь к сыну.

— Нет, он спит, — сказал доктор, останавливая ее. — Дайте ему покой. Через час, я думаю, он будет настолько силен, что будет в состоянии ехать. А пока, благородная дама, я попрошу вас накормить меня, так как я страшно голоден и утомлен. Сегодня я сделал длинный путь.