Нахэма - [20]

Он встал, выпил кубок вина и вышел из столовой, не взглянув даже на бледную и расстроенную Филиппину.

Приказав оседлать лошадь, Вальтер сделал большую прогулку, думая только о ночи и сгорая от нетерпения снова увидеть Нахэму.

Когда он вернулся, обед уже был подан, Вальтер объявил матери, что он решил устроить себе спальню в комнате, смежной с его рабочим кабинетом, Кунигунда устроила скандал: бежать так из супружеской спальни значило бы публично выдать тайну своего несогласия с женой. Она просила, убеждала, грозила и хотела силой воспротивиться такому переселению, но Вальтер остался непреклонен и, несмотря на крики матери, и на слезы и упреки Филиппины, комната была приведена в порядок. Молодой человек ничего не взял из спальни жены: старый Каспар, верный слуга его, принес из сарая кровать и несколько стульев. Вечером, тайно, пришел один еврей, исполнявший все ремесла и торговавший всевозможными вещами, прибыл драпировки, повесил лампу и все устроил, так что, когда настала ночь, все было готово, и комната преобразилась в изящное и комфортабельное убежище. Кунигунда и Филиппина были страшно взбешены и обдумывали как им поступить в таком необыкновенном случае? Ни та, ни другая, ни минуты не сомневались, что Вальтер пал жертвой нового колдовства. Итак, надо было открыть чары и уничтожить их, но для этого необходимо было время и большая осторожность, так как в эту эпоху вопрос о колдовстве был очень опасным вопросом, и никто не мог знать — не превратится ли он из обвинителя в обвиняемого и к какому результату приведет следствие. Поэтому обе женщины решили пока молчать, ограничиться одним наблюдением и, насколько возможно, скрывать от посторонних, что творится между супругами.

Нисколько не занимаясь тем, что думают его жена и мать, Вальтер заперся у себя и зажег восковые свечи в двух канделябрах. Затем, сев в кресло перед нишей, он устремил взор на статую, с трепетом спрашивая себя, не сошел ли он с ума, действительно ли эта восковая статуя говорила с ним и подарила ему опьяняющие поцелуи?

Так как Нахэма не двигалась, он закрыл глаза: может быть она не хотела, чтобы он видел, как она будет сходить. Тем не менее, его напряженный слух старался уловить малейшим шум, но все было напрасно. Вдруг теплое и ароматное дыхание коснулось его щеки, и чья-то рука легла на его плечо, между тем как насмешливый голос спросил:

— Ты спишь, прекрасный рыцарь?

Не отвечая ни слова, Вальтер протянул руки и прижал к груди странную восковую женщину. При свете восковых свечей, он убедился, что пьедестал в нише пуст; затем он с любопытством осмотрел таинственное создание, лежавшее в его объятиях. Восковая грудь трепетала, глаза улыбались, а розовые губы говорили о любви и счастье, не имеющем ни прошлого, ни будущего, а одно настоящее было так упоительно, что заставляло забыть все остальное.

Несколько дней спустя, явился художник Раймонд, делать зарисовки со статуи. Статую выдвинули на середину комнаты, и Раймонд срисовывал ее и в фас, и в профиль, и сзади, не переставая восторгаться совершенством форм этого прекрасного тела, которые ясно вырисовывались под легким шелком.

— Знаешь, Вальтер, есть что-то странное в этой статуе, — заметил однажды художник, — Иногда мне кажется, что она дышит и что воск волнуется и дрожит. Когда я работаю над зарисовками в своей мастерской, можно подумать, что они оживают и что передо мной позирует живая женщина. Мне кажется, что я никогда ранее не сделал ничего более прекрасного, и никогда ни что так не удавалось мне, как эта Афродита. Приди посмотреть мою картину и ты сам убедишься в этом.

Вальтер улыбнулся и обещал исполнить его желание. Несколько дней спустя, рыцарь отправился к художнику. Тот весь сиял. Не только его Афродита нашла покупателя, но один из каноников собора заказал Раймонду картину «Благовещение». Так как голова художника была полна своей необыкновенной моделью, то он объяснил Вальтеру, что святую Деву будет изображать тоже Нахэма, только он придаст ее лицу такое же чистое и нежное выражение, какое было у покойной Леоноры.

Вальтер восхищался начатой картиной и не нашел ничего сказать против проекта друга. Желая как можно скорей окончить «Афродиту», Раймонд работал усердно, и ему казалось, что никогда работа не подвигалась так быстро. Кисти, казалось, исполняли двойную обязанность, а краски ложились сами. Никогда еще его картины не отличались такой жизненностью: казалось, сама натура трепетала на полотне. Считая нужным показать канонику один или два эскиза заказанной картины и обсудить с ним детали, Раймонд отправился однажды утром с этой целью к рыцарю де Кюссенбергу. Тот собирался уходить по делу, но разрешил другу остаться в кабинете и делать все необходимые ему зарисовки. После завтрака, Вальтер ушел, а Раймонд сел в его кресло у окна и, выдвинув статую на свет, стал рисовать. Едва он начал набрасывать голову святой Девы, как руки и ноги его задрожали и порыв ледяного воздуха ударил ему в лицо. Раймонд поднял голову и задрожал от ужаса, увидев, что эмалевые глаза статуи устремили на него мрачный взгляд. В тоже время, он почувствовал удушливый запах серы, и полузадушенный, парализованный, неспособный шевельнуться, откинулся на спинку кресла. Несмотря на свое оцепенение, он ясно видел, как статуя зашевелилась на своем цоколе и как полуоткрылись ее губы. Затем глухой и металлический голос произнес следующие слова: