Нахальное минирование - [7]

Слышал капитан, что сейчас наши выпускают уже такие машины, что от них снаряды немецкие отскакивают как горох от стенки, но все те танки, что видал пока – были легкобронированные, только чтоб пулю винтовочную остановить. И горелых, битых бронированных машин капитан насмотрелся уже вдосыт.

Помогло лейтенанта убедить только давление авторитетом, но этого было мало. Когда человек исполняет приказ из-под палки, не понимая его смысла – не то выходит. Надо, чтоб приказ был понят, и принят. Как свое чтобы. Тогда и исполнитель душу вложит. Это дорогого стоит. Как, как растолковать, что сам чувствовал?

Смешно, но сейчас Николаев почувствовал себя в шкуре Барклая де Толли, чей памятник видал в Ленинграде. Тот тоже отступал, выматывая Наполеона, а вся армия его за это терпеть не могла, драться рвалась вместе с горячим Багратионом. Того не понимая, что свежее европейское войско, втрое большее количеством, в решающем сражении размолотит разделенную на части русскую армию – а без армии делай со страной что хочешь, нет у страны защиты. Даже потом Барклаю это не простили – вроде и памятник поставили, ан знал Николаев от старших коллег, что если поглядеть на полководца с определенного места, выглядит тот срамно – словно с мужским органом торчащим, так скульптор маршальский жезл разместил охально. И точно, сам видел. Не поняли и не простили.

Вот и здесь та же проблема. Черт, а надо до ума мальчишкам этим геройским довести почему отходить придется. Время – вот что сейчас дорогое. Не зря немцы так спешат, они-то отмобилизовались еще перед тем, как Польшу драть, а СССР еще с мирного времени на военное не перешел, и людей в армию призвать надо и технику, так что время сейчас выигрывать надо.

Думал в ушах звенит, а оказалось – моторы на дороге. И приближаются. Смело фрицы прутся, нахально даже. Удержать бы первый удар хотя бы. Теперь от лейтенантиков все зависит.

Первый глуховатый взрыв – явно мина. И тут же звонко – из танковой пушки. Разрыв вдалеке. Подряд два глухих взрыва. Вперебивку зададанили чужие стволы, автоматические похоже они у немцев, больно скорость стрельбы высока – и тут же грохот разрывов, сливающихся в сплошной шум, а в ответ звонко – из двух наших башенных орудий. Вроде послышалось – еще глухо бухнуло. Сверху посыпались рваные листья, огрызки веточек и мусор какой-то.

По лесу теперь носилась металлическая смерть, поливали немцы от души, давя по привычке огнем, только вот сейчас лопухнулись они, как сообразил капитан, вставлены были обоймы с осколочными снарядиками, рассчитывали пушки встретить, так-то неприкрытым расчетам артиллерийским досталось бы с походом, а вот танкистам за их жестяной броней в 15 миллиметров может и не страшны осколочные снарядики-то! Только б не сообразили, что с танками дело имеют!

Сорокопятки били с максимальной скоростью стрельбы, чуточку выделяясь из оглушительного тарарама. Санинструкторша куда-то делась, соскользнув с брони, а из башни загрохотал пулемет, перекрывая близкой пальбой – дальнюю. И все-таки показалось, что огонь стал стихать. Только лаяли по-прежнему сорокапятки, да в ответ им гукало что-то похожее и вроде – удаляясь. Автоматические пушки больше не работали. Из башни БТ, лязгнув люком, высунулся старшина Махров, не потерявший своего аристократического облика, как и положено серьезному человеку огляделся, доложил коротко и ясно:

— Насовали им полну жопу огурцов, товарищ капитан!

— Конкретнее! — буркнул облегченно Николаев. Именно такой доклад ему и был нужен, чтобы свалилось с плеч тягостное ожидание провала всего начинания. Сразу полегчало, теперь можно и детали! Старшина не стал упираться:

— Три жестянки на дороге врастопыр остались, две отходят. Хитрый сука, на буксир битого приятеля взял и пятится, чужим железом прикрывшись. Не, не достать! Ушел, гад!

Тут Махров шустро пригнулся, потому как что-то очень неприятно просвистело совсем невысоко над танком.

— Старшина, срочно отходим. Лейтенантам передайте – огонь прекратить, отходим. Пехоту не забудьте и девчушку эту! Да не теряйте времени, быстрее – сказал Николаев уже в спину рванувшего бегом старшины.

Огонь прекратился и без участия капитана, как старшина с машины прыгнул. Только Дегтярев-танковый еще несколько очередей выпустил. Скоро неуклюжий Т-26 подкатил, встал борт к борту. Довольный Еськов гордо доложил, что вражеская группа танков разгромлена, жалкие остатки откатились, и не без намека сообщил, что разгром мог бы быть полным, если бы не запрет на атаку. От мальчишки остро воняло сгоревшим порохом и держался он браво, как и положено победителю.

— Что с саперами? — раненый перебил фонтан красноречия гордого собой мальчишки.

— Бронетранспантера не обнаружено. Был большой грузовик, поражен двумя снарядами мной лично, после чего загорелся! — доложил лейтенант, показывая одновременно и то, что он молодец и даже нелепые приказы выполняет отлично и то, что начальство обмишурилось, не было там никаких саперов в БТР.

Николаев не мог себе позволить глубоко и облегченно вздохнуть, дыра в груди очень настырно о себе напоминала резкой болью все время, но про себя капитан порадовался тихонько. Силой врага было не остановить, значит надо как в старой сказке говорилось: "Ты – естеством, а я – колдовством!" Гитлеровцы получили звонкую пощечину, теперь изо всех сил постараются расплатиться. Но в то же время должны они обнаружить, что на минное поле наскочили. Значит будут осторожничать, но при том – беситься. И это – хорошо! Такая смесь им думать помешает.