Нагасаки - [3]
Уединяюсь на рабочем месте. Коллеги думают, будто я с головой ушел в изучение фотографий, к исходу ночи полученных со спутников (мы все — метеорологи). Каждое утро, включив компьютер и запустив программы, я просматриваю свежие карты и сводки, отправленные с метеостанций. Сегодня нет ничего срочного, что заставило бы меня приняться за составление бюллетеня о тревожном положении или за другую неотложную работу, и я открываю на экране окно внизу справа. Кликнув несколько раз, активирую мою западню. Готово… Словно по волшебству, передо мной возникает безмятежная картина кухни, где я совсем недавно завтракал. Кажется, все спокойно. Будь у меня жена-домохозяйка, я наблюдал бы за ней на расстоянии. Уходя со службы, я бы заранее знал, что она готовит нам на ужин. Веб-камера, установленная вчера вечером, работает превосходно. Не вставая со стула, я слежу за своим домом, как бесплотный невидимый ниндзя. Без всяких усилий я стал вездесущим. Но звонит телефон, меня подзывают. Запланированное на десять часов собрание переносится и начнется совсем скоро. Тьфу, а я-то собирался сосредоточить все внимание на маленьком аквариуме справа внизу… После собрания возвращаюсь на вахту, мой третий глаз снова в действии. В принципе, можно присоединять крошечные веб-камеры к мобильнику, так и следовало поступить, не будь мой телефон допотопным (трехлетней давности). Тогда я и на собрании не терял бы времени зря, а наблюдал бы за квартирой, не прекращая слушать их нескончаемые выступления, прения, обсуждения и тому подобное… Был бы я женат, не спускал бы глаз с жены — может, из ревности, а может, просто не выносил бы разлуки. Проходя перед камерой, она бы кокетливо подмигивала моему третьему глазу, а то и посылала бы воздушный поцелуй. Я бы знал, какие приятельницы навещают ее после обеда, как они одеты. Но сегодня между этой камерой и поясом целомудрия или какой-нибудь иной разновидностью брачных уз нет ничего общего. Изнутри застекленного буфета, куда я прикрепил глазок, обнажается леденящая панорама моего одиночества, и, задерживая на ней взгляд, я содрогаюсь. К счастью, раздается телефонный звонок, коллеге нужна моя консультация: я занимаюсь морскими метеорологическими картами — направляя предупреждения, спасаю рыбаков от Цусимы до Танегасимы и дальше.
Покуда утро движется к полудню, цикады не унимаются. Заколдованный цикадами, я превращаюсь в клубок нервов. Они способны вытянуть признание из любого подозреваемого.
Но квартира по-прежнему помалкивает. Я увеличил окошко справа внизу, развернув его во весь экран. Ничего, даже в крупном формате. Но все-таки странно. Как будто бы теперь, когда все увеличено, если рассматривать кухню в подробностях… Какие-то неуловимые мелочи вызывают у меня сомнение. Разве эта бутылка с минеральной водой стояла на виду, на кухонном столе? Порой эксперта посещает подобное наитие: картина, которую ему показывают, поддельная, в глубине души он в этом убежден, но аргументировать не может. Он то отступает на шаг, то приближается к картине вплотную, вот так и я изучаю кухню сквозь лупу моего беспокойства. Эта комната — фальшивка. Бутылка переместилась. За то время, пока я 1) присутствовал на собрании, 2) был в туалете, 3) подходил к телефону, 4) был занят с коллегой, которого затрудняла интерпретация снимка. Действительно ли я уверен, что бутылка стоит не на том месте, где я ее оставил? До самого полудня я больше не выходил, только сбегал в «Лоусон» на углу: купил бэнто[6], чтобы перекусить у компьютера, и теперь компенсирую эту десятиминутную отлучку, не отводя глаз от стола, за которым вечером буду ужинать. Я похож на метеоролога, командированного в центр статичного антициклона. Открывая коробку с обедом, я на миг представил, будто передо мной вместо разгороженного на маленькие отделения контейнера с разноцветной едой — внутренность кукольного домика. И подумал: ты мог бы установить веб-камеру в каждой из твоих шести комнат, разгородить экран на столько же окошек и с утра до вечера ничего не делать, а только вести пристальное дистанционное наблюдение за бэнто, в котором живешь.
Вот и обеденный перерыв. Коллеги покидают помещение, open space[7], где кондиционированный воздух иссяк, а я, предпочитая задыхаться, чем терпеть цикад, опять закрываю все окна, кроме единственного, на компьютере, и между делом доедаю содержимое коробки, опустошая ячейки одну за другой. Не стояла ли раньше бутылка с водой чуть ближе к раковине? Как мне кажется, приблизительно сантиметров на пятнадцать-двадцать. В конце концов я почти убеждаю себя в этом, но внезапно направление мысли резко меняется. Ты выдумываешь, потому что очень хочешь придать рациональность проявлениям своего бессознательного. Кстати, так ли уж ты уверен в исчезновении йогуртов? Не подать ли тебе заявление, вот-вот, обратись в центральную полицию: за последние несколько месяцев у меня украли три йогурта. Ну ладно, спокойнее… Ты все это время на пределе.

Эту книгу написал кумир Рунета: о наполненной адреналином и страстями жизни нашего соотечественника в Германии, его работе мед-братом в хосписе и вышибалой в ночном клубе, изо дня в день увлеченно следили тысячи человек. Ведь всем женщинам интересно, что в голове у красивых и опасных парней, а мужчинам нравился драйв и много-много драк: в итоге популярность «бродяги Макса» взлетела до небес! Вместе с тем эта откровенная и нежная исповедь о главных вещах: как любить и как терять, для кого сочинять волшебные сказки и как жить на земле, которая так бережно удерживает на себе и каждую пылинку, и тебя.«Я в детстве так мечтал сесть на карусель Мэри Поппинс и встретить себя, взрослого, уже пожилого дядьку, лет тридцати пяти.

В свое время Максим Горький и Михаил Кольцов задумали книгу «День мира». Дата была выбрана произвольно. На призыв Горького и Кольцова откликнулись журналисты, писатели, общественные деятели и рядовые граждане со всех континентов. Одна только первая партия материалов, поступившая из Англии, весила 96 килограммов. В итоге коллективным разумом и талантом был создан «портрет планеты», документально запечатлевший один день жизни мира. С тех пор принято считать, что 27 сентября 1935 года – единственный день в истории человечества, про который известно абсолютно все (впрочем, впоследствии увидели свет два аналога – в 1960-м и 1986-м).Илья Бояшов решился в одиночку повторить этот немыслимый подвиг.

Первоначально задумывалось нечто более мрачное, но, видимо, не тот я человек..:) История о девушке, которая попадает в, мягко говоря, не радужный мир человеческих страхов. Непонятные события, странные знакомства, ответы на важные жизненные вопросы, желание и возможность что-то изменить в себе и в этом странном мире... Неизбежность встречи со своим персональным кошмаром... И - вопреки всему, надежда на счастье. Предупреждение: это по сути не страшилка, а роман о любви, имейте, пожалуйста, в виду!;)Обложка Тани AnSa.Текст выложен не полностью.

История о жизни, о Вере, о любви и немножко о Чуде. Если вы его ждёте, оно обязательно придёт! Вернее, прилетит - на волшебных радужных крыльях. Потому что бывает и такая работа - делать людей счастливыми. И ведь получается!:)Обложка Тани AnSa.Текст не полностью.

Вариант исправленный и дополненный самим автором (мной). О чём книга? А вот прочитаете и узнаете. До начала чтения предупреждаю: ненормативная лексика, а проще — мат присутствует в произведении в достаточном количестве, поскольку является необходимой, а потому неотъемлемой его частью, так что 18+.

Автор книги – полковник Советской армии в отставке, танкист-испытатель, аналитик, начальник отдела Научно-исследовательского института военно-технической информации (ЦИВТИ). Часть рассказов основана на реальных событиях периода работы автора испытателем на танковом полигоне. Часть рассказов – просто семейные истории.

В рубрике «Из будущей книги» — подборка из сборника «Орфические песни» итальянского поэта Дино Кампаны (1885–1932). Человек непростой судьбы, при жизни отверженный и забытый, умерший в психиатрической больнице, он был затем признан одной из ключевых фигур в итальянской поэзии XX века. Перевод и вступительная статья Петра Епифанова.

Первая публикация октябрьского номера «ИЛ» озаглавлена «Время сердца» ипредставляет собой переписку двух поэтов: Ингеборг Бахман (1926–1973) и Пауля Целана (1920–1970). Эти два автора нынеимеют самое широкое признание и, как напоминает в подробном вступлении к подборке переводчик Александр Белобратов относятся «к самым ярким звездам на поэтическом небосклоне немецкоязычной поэзии после Второй мировой войны». При всем несходстве судеб (и жизненных, и творческих), Целана и Бахман связывали долгие любовные отношения — очень глубокие, очень непростые, очень значимые для обоих.

В рубрике «Документальная проза» — отрывки из биографической книги Игоря Ефимова «Бермудский треугольник любви» — об американском писателе Джоне Чивере (1912–1982). Попытка нового осмысления столь неоднозначной личности этого автора — разумеется, в связи с его творчеством. При этом читателю предлагается взглянуть на жизнь писателя с разных точек зрения: по форме книга — своеобразный диалог о Чивере, где два голоса, Тенор и Бас дополняют друг друга.