Наездники - [4]
Женщина оказалась бомжихой, из тех вконец опустившихся женщин, которые спят на вокзальных скамейках или на чердаках, роются в помойках, но у которых всегда хватает денежек на выпивку. Они ищут таких же, часто ходят парами или стайками и редко побираются — чаще помойничают.
Если длинноногая и была когда-то манекенщицей, то как сошла с подиума (дорожки, по которой они шагают) у помойки, так больше и не переодевалась и даже не штопала одежду. Ее колготки состояли из дырок с перемычками, юбка чудом держалась и расходилась при каждом шаге, блузка прилипла к коже, под ней не было белья.
Верка обогнала бомжиху, пробежав по краю асфальта. Даже под дождем она почувствовала тяжелый запах, можно сказать, вонь.
Потом не удержалась и оглянулась.
Она ожидала увидеть красную, распухшую рожу — у всех таких бомжих красные, распухшие рожи. А эта была смертельно бледной, даже голуболицей, как будто из нее высосали всю кровь. А глаза у нее были неживые. Они двигались, даже уставились на Верку, но потом взгляд равнодушно ушел в сторону.
И Верка сразу поняла, что длинноногая — не бомжиха, что она не пьет и не бродит от помойки к помойке. Она больна, может быть, даже сбежала из какой-то очень секретной психбольницы.
И тут же Верка сама себя оборвала. Нет на свете такой больницы, где больным выдают рваное тряпье и в таком виде отпускают на волю.
Женщина шла не спеша, но как-то по-военному, твердо ставя ногу.
Верка поспешила дальше.
Ей хотелось снова обернуться, но она не стала. Сдержалась.
По старому, выщербленному, в трещинах и ямах асфальту Верка пошла быстрее. Она почти бежала, потому что до электрички оставалось всего ничего. Она даже услышала, как электричка гуднула на предыдущей станции — там поезд не останавливался и поэтому гудел. Значит, через четыре минуты электричка будет уже здесь, а надо еще перебежать пути, влезть в торце на вторую платформу, добежать до кассы и купить билет. Конечно, билет можно и не покупать, но Верка уже две недели не покупала билетов и чутьем понимала, что сегодня будут контролеры. В Москве поставили турникеты, а на маленьких станциях не поставишь, поэтому контролеры все равно ходят.
Верка добежала до края платформы. Она ей была по грудь, а доску, чтобы подниматься на платформу, снова сломали и унесли. Верка поставила сумку наверх, положила рядом зонтик и подтянулась, но сорвалась. Хорошо еще, какой-то мужик на платформе увидел ее и протянул руку, помог подняться.
Бывают все же нормальные люди.
Верка вскарабкалась на платформу, вытерла ладони о джинсы.
Мужчина, который ей помог, был невысокого роста, скорее полный, чем худой, в маленьких, старомодных (или, наоборот, очень модных) очках. На нем был длинный плащ с подложенными плечами и синяя шляпа. Теперь мало кто носит шляпы. Но мужчине шляпа помогала обойтись без зонтика.
Мужчина перехватил Веркин взгляд и сказал тонким быстрым голосом:
— В шляпе тоже есть резон.
Верке некогда было разговаривать с очкариком, она сказала ему спасибо и побежала к кассе.
С предчувствиями лучше не спорить.
Только когда электричка отошла от перрона, Верка поняла, как зябко и противно было на улице. В вагоне началась райская жизнь, тем более что пассажиров почти не было и не нужно было стесняться своего вида.
Верка уселась у окна.
За три остановки не высохнешь, но все-таки передышка. А то ведь, если не будет автобуса, придется до больницы топать пёхом, а это и в хорошую погоду минут двадцать, проверено.
Глава 2
Больница была старая, еще дореволюционная. Она состояла из двух трехэтажных корпусов и низкого приземистого морга, за которым поднималась высокая кирпичная труба. На самом деле она к моргу отношения не имела — просто там стояла котельная. Но некоторые больные, а уж тем более посетители думали, что труба нужна для сжигания мертвецов. Поэтому она такая высокая.
Баба Элла лежала в большой палате на втором этаже.
Она еще почти не вставала, только если соседки помогали сходить в туалет.
Баба ждала Верку и заранее была недовольна ее опозданием, хотя Верка никуда не заходила, только купила калорийную булочку. Автобуса долго не было, вот и задержалась.
Верка поздоровалась со всеми. В палате лежали пять женщин, почти все старые, ревматички или с артритом. Сплошные стоны и безнадежность.
Баба Элла все сразу заметила, хоть Верка и почистилась в раздевалке.
— Свинья везде грязь найдет, — сообщила она сердито внучке. — В какой канаве ты искупалась?
— Дождь идет, — ответила Верка. — Ты по-большому ходила?
Потом она протерла бабу Эллу влажным полотенцем, налила ей Катькиного молочка, но баба и здесь нашла к чему придраться.
— Чем ты ее кормишь?
— А что?
— Привкус у молока нездоровый. Ты ее пастись водишь?
— Вчера за домом на лугу привязывала.
— Не там привязывала.
Верка стала считать про себя. Не будешь же собачиться с бабкой прямо в палате.
— Когда выписывают, говорили? — спросила Верка.
— На тот свет меня выпишут, — сказала баба Элла, а тетка с соседней койки, Клавдия Семеновна, стала смеяться. Ее бабкина воркотня забавляла. — У них есть уколы, — сообщила баба. — Поднимают на ноги, как в сказке. Но только за наличные.
