Наемный убийца - [11]

– Уяснил.

– А как ты будешь обращаться ко мне? Только не придумывай. Как тебе естественнее и проще обращаться к человеку, который старше тебя по возрасту и положению в организации.

– Шеф? – неуверенно произнес Дитер.

– Кино.

– Господин Гуров?

– Нельзя. Понимаешь, парень, я документов менять не буду, но моя фамилия достаточно известна, и повторять ее не следует.

– Врач? – сказал Дитер и щелкнул пальцами. – У вас есть другое слово.

– Доктор?

– Верно! Доктор.

– Доктор? Неплохо, – согласился Гуров. – Уважительно и безлично. – Он остановил машину около своего дома. – Вылезай, парень, пойдем домой, пошарим в холодильнике, полагаю, что найдем там немного.

– У меня есть марки, мы можем пойти в ресторан.

– Можем, но не пойдем, – ответил Гуров, запер машину и вошел в подъезд.

– Доктор! – крикнул Дитер, закончив гимнастику и направляясь в душ. – Я голодный как черт!

– Во-первых, в моей квартире ты можешь не кричать, здесь и шепот слышен, – ответил из кухни Гуров. – А к голоду ты скоро привыкнешь, трудно лишь первые десять-пятнадцать лет.

Сыщик спал плохо, поднялся рано, заставил себя сделать короткую пробежку, позанимался с резиной, которую использовал вместо эспандера; сейчас жарил ломтики черного хлеба, разбил на сковородку последние три яйца, сварил кофе и все время думал об одном и том же. Кого взять с собой – опытного оперативника или немца? О том, что нельзя рисковать жизнью иностранца, Гурову и мысль не приходила. Рисковать жизнью человека в мирное время нельзя, но если очень нужно, то приходится. Какое значение имеет национальность, вероисповедание или партийность? Любой человек рожден для жизни, и он, полковник Гуров, не имеет права подставлять человека под нож. На самом деле вопрос, в какую сторону лететь инспектору Вольфу, решать полковнику Гурову, а не генералу Орлову, и это справедливо: кто идет в связке, тот и решает.

Вчерашняя беседа преследовала лишь одну цель: Орлов пытался обнаружить, не обладает ли немец ярко выраженными недостатками, не подвержен ли нервным срывам, не дрожат ли у него руки, как он ориентируется в незнакомой обстановке. Если бы что-нибудь подобное проявилось, то вопрос бы отпал автоматически. Двое суток Петр дал другу для близкого знакомства с кандидатом. Сейчас генерал подбирает дублера из оперативников. Хотя тоже напрасно, Гуров знает, кого возьмет с собой, если откажется от немца. Станислав Крячко, старый друг из МУРа. Сейчас подполковник, опытный, точный, спокойный, простой и надежный, как молоток. Станислав во всех отношениях лучше самолюбивого немецкого парня, но Дитер имеет хотя и одно, но главное преимущество, которое ничем не перешибить. Он немец. А единственная легенда, по которой возможно искать убийцу-исполнителя в Мюнхене, требует присутствия немца. Иначе это не операция, а кукиш, причем явно милицейский кукиш. А если я все так хорошо понимаю, рассуждал Гуров, переворачивая подгоревшие хлебцы, и коли не из чего выбирать, так чего мучиться? Следует вбить Дитеру три, максимум четыре варианта решений, из которых он в случае необходимости может выбирать. Парень он дисциплинированный, должен не подвести, если на мелководье не захлебнемся, на глубине не потонем.

– Очень люблю яйца и кофе, доктор, – заявил Дитер, заглядывая через плечо.

– У меня в детстве была мечта.

– Какая?

– Доставить тебе удовольствие. – Гуров разрезал запекшийся на сковородке блин пополам, разложил по тарелкам, налил кофе в кружки. – Хватай мешки, вокзал отходит. Кто первым встал, того и сапоги, а кто не успел, тот опоздал.

– Понимаю, фольклор.

– Вся наша жизнь сплошной фольклор.

– Извините, доктор, а сок есть?

– Сок? Любой, в неограниченном количестве… в Мюнхене.

– Черный юмор.

– Не черный и не юмор, жизнь, простая, как задница новорожденного.

– Я плохо знаю русский язык.

– Естественно. Антон Павлович таких выражений не употреблял.

– А серьезно вы разговариваете?

– Обязательно. – Гуров кивнул. – Когда молчу, то сам с собой я разговариваю абсолютно серьезно, никаких шуток не позволяю.

– Когда мы начнем работать?

– Сейчас же, так как твоя очередь мыть посуду.

Молча вымыв посуду, Дитер долго мыл в ванной руки, тер их одеколоном; вернувшись в комнату, сердито сказал:

– Я мог поселиться в отеле, есть нормальную пищу. Мы все равно не работаем, только болтаем, господин полковник.

– Не много же тебе нужно, чтобы сорваться. – Гуров отложил газету.

– Я хочу работать.

– Мне безразлично, что ты хочешь, – ответил Гуров. – Объясняю два раза – первый и последний. Ты выполняешь мои приказы либо просьбы, что одно и то же. А чтобы твое сопливое самолюбие не бушевало, один раз объясню. Ты слово «сопливое» понимаешь?

– Понимаю, доктор. Ты хочешь сказать, что я совсем маленький.

– Маленький, и у тебя мокрый нос. Я совершенно не обязан тебе все объяснять, но сделаю исключение.

– Как иностранцу, – попытался пошутить Дитер, стыдясь своего срыва из-за какой-то ерунды.

– Именно, – кивнул Гуров. – Своему оперативнику я бы ничего объяснять не стал, отправил бы его к маме и взял бы другого, поумнее. Ты не можешь жить в гостинице по многим причинам. Ты должен привыкать к нашей жизни, еде, привычкам, ко мне лично. Там, куда мы лезем, мои извилины будут забиты до отказа, я не должен думать, что тебе можно сказать, а чего нельзя – обидишься. Обидчивый оперативник хуже покойника. Спроси: почему?