Наедине с суровой красотой - [3]
– Не понимаю, куда они запропастились, – начала было Барбара, но я уже сдавала задом к своему дому.
Время запнулось и сломалось, развертываясь в замедленном движении дергаными, глотавшими целые куски рывками. Даже теперь эти картины мелькают перед глазами: моя машина, резко останавливающаяся в двадцати футах от дома; Элвис, молчаливо и спокойно наблюдающий за всем с переднего сиденья; мои руки, взлетающие в воздух рядом с крышей, словно я могла бы их движением погасить пламя; пробежка до пожарного шланга, который уже занялся огнем.
Мой дом горит. Эта мысль ударила меня в грудь, как тараном. Я вдавила педаль газа и кулаком ударила по клаксону.
Первое правило поведения при пожаре – отойти от него подальше, но инстинкт, требовавший сохранить и составляющие, и доказательства моего существования, включился автоматически. Я побежала к огню, к жару, думая – необъяснимо – о чеке за аренду, который выписала только этим утром, и о купленной новой блузке, первой за много месяцев, которая висела в моем шкафу с еще не срезанным ценником.
Огонь накатывал и опадал огромными волнами от передней комнаты на западную террасу с ровным непрерывным гулом, как мчащийся поезд, с тем же звуком, какой издает торнадо. У дома были длинные северная и южная стороны, а пожар сосредоточился в северо-западном углу, неподалеку от двери и дровяной плиты и вдоль террасы на западной стороне. Пламя облизывало газовый гриль и еще наполовину полный баллон на террасе. Ниже лежала куча старого хвороста, которая могла вспыхнуть в любой момент. Слышно было, как горит дощатая терраса: треск и хлопки пронзали даже рев пламени. Внутри стена огня продвигалась по длинному туннелю дома к его задней части и моему кабинету.
У предыдущего жильца загорелась сажа в трубе, вдруг вспомнила я, и мне стало тошно. Это не такая уж редкость в горах, где столь многие дома отапливаются дровами. Но всю зиму моим девизом были слова «я осторожна». Осенью мне прочистили дымоход, а мое главное топливо – дубовое – горело бездымно и жарко. Мне смутно припомнилось мое собственное самодовольство – часть коллективной лжи, которую вечно твердят себе люди, мол, «со мной такого не случится», – это тонкое стекло между безопасностью и опасностью, иллюзия контроля, которой мы защищаемся от хаотичного, непредсказуемого мира.
Я побежала к восточному концу дома, думая о компьютере, стоявшем на моем письменном столе, всего в четырех футах от задней двери. Огонь пока преодолел только около четверти пути и сейчас поджигал гостиную и угрожал кухне. Время еще было. Я могла спасти самое важное. Поэтому и распахнула заднюю дверь.
Второе правило при пожаре – не входить в горящее здание. Но я уже мысленно подсчитывала, какой объем работы может оказаться потерянным: две книги стихов, собрание рассказов и книга эссе, над которой я сейчас работала, бесчисленные заметки и фрагменты – все в моем компьютере. Разумеется, у меня не было ни резервных копий, ни несгораемого шкафчика, ни диска, хранящегося в машине или где-нибудь еще. Мы всегда воображаем, что катастрофы происходят с кем-то другим. Хотя, как было известно всем знакомым, я каждую зиму шепотом, полным содрогания, рассказывала ужасную историю об утраченных рассказах Хемингуэя, мне почему-то казалось, что к катастрофам у меня иммунитет – пусть я и немало пережила их в своей жизни.
Дверь вырвалась из моей руки, и клуб черного дыма вышиб меня с заднего крыльца. Я оступилась, кашляя, и пришла в себя уже на земле в тридцати футах от дома, колотя по ней кулаком и вопя: «Нет! Нет! Нет! Нет!» – словно могла остановить происходящее, словно могла погасить пламя силой руки, колотящей по земле, и волей одной только этой мысли: ПРЕКРАТИ!
Не может быть, чтобы это было на самом деле, конвульсией пронеслось в мозгу. Теперь я уже плакала навзрыд, и огромные, душераздирающие рыдания поднимались из самых глубоких глубин моего тела. Но слез не было – только вырывавшиеся из меня стоны, точно гром – звук, рождающийся в атмосфере, когда сталкиваются на скорости заряженные частицы и стихии.
Теперь я нарушила и третье правило поведения при пожаре: оставила дверь открытой, и холодный горный воздух вливался в дом, подкармливая пламя. Наружу продолжал вырываться черный дым, расстилаясь по сухой зимней земле. Птичьи кормушки были пусты, небо над головой хмурилось тучами. Я побрела прочь, к машине, проехала к дому Чака и Барбары, оставила Элвиса в машине, а сама пошла смотреть на пожар с подъездной дорожки.
На горе воцарилась жуткая тишина. Этакое расчлененное безмолвие. Мир совершенно затих: если не считать непрерывного рева пламени, на все словно наложили печать полного отсутствия звуков. Ни птицы не пели, ни белки не трещали; ни криков, ни собирающейся толпы. Я стояла одна, дожидаясь пожарной машины. Посыпались первые снежинки.
Явился Чак на своем внедорожнике, тоже сигналя клаксоном. Он поволок было к дому пожарный шланг, но к тому времени вентиль на наружной стене уже перестал существовать. Потом он решил съездить на базу добровольной пожарной команды каньона Лефт Хэнд, располагавшуюся в пяти милях от нас.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
На дворе 1970-е годы, Южная Америка, сменяющие друг друга режимы, революционный дух и яркие краски горячего континента. Молодой англичанин Том оставляет родной дом и на последние деньги покупает билет в один конец до Буэнос-Айреса.Он молод, свободен от предрассудков и готов колесить по Южной Америке на своем мотоцикле, похожий одновременно на Че Гевару и восторженного ученика английской частной школы.Он ищет себя и смысл жизни. Но находит пингвина в нефтяной ловушке, оставить которого на верную смерть просто невозможно.Пингвин? Не лучший второй пилот для молодого искателя приключений, скажете вы.Но не тут-то было – он навсегда изменит жизнь Тома и многих вокруг…Итак, знакомьтесь, Хуан Сальватор – пингвин и лучший друг человека.
В 1994 году мир шокировали новости из Руанды, когда в течение 100 дней были жестоко убиты более 800 000 человек. Филипп Гуревич, журналист The New Yorker, отправился в Руанду, чтобы собрать по кусочкам историю массового убийства, произошедшего в этой маленькой африканской стране. Он взял интервью у оставшихся в живых представителей тутси, которые рассказали ему свои ужасные истории потерь и опустошения. Как случилось, что через 50 лет после Холокоста произошло подобное зверство? Почему люди согласились убивать соседей, друзей, коллег? Как жить дальше в стране насильников и жертв? Эта мощная, мастерски написанная книга дает неожиданные ответы на вопросы.
Как долго можно выжить в открытом море, без средств связи, еды и пресной воды? Неделю? Месяц? Год?… Опытный рыбак на акул Альваренга и его помощник 22-летний мексиканец Кордоба отправились ловить акул, но попали в жуткий шторм. Мотор вышел из строя, и их лодку унесло в открытый океан. Без еды, снастей и пресной воды им только и оставалось как дрейфовать на волнах и надеяться на чудо… А ровно через 438 дней жители атолла Эбон, входящего в состав Маршалловых островов и находящегося в 10 000 километров от Мексики, заметили рядом со своим жилищем худого мужчину в разодранной одежде и обросшего густой бородой… Эта история так поразительна, что некоторые до сих пор не верят в ее подлинность.
Доводилось ли вам быть раздавленным стрессом, беспокойством, чувствовать себя несчастным и опустошенным – и в то же время делать счастливое лицо и притворяться, что все в порядке? Если так, то вы не одиноки. Стресс, тоска, депрессия и низкая самооценка встречаются сплошь и рядом. Складывается впечатление, что почти все мы, в том или ином смысле, постоянно боремся из последних сил. Доктор Расс Хэррис доказывает, что все мы попадаем в скрытую психологическую ловушку: чем сильнее стремимся к счастью, тем больше потом страдаем.