Наедине с собой с комментариями и иллюстрациями - [13]

От отца – кротость и непоколебимая твердость в тщательно обдуманных решениях, отсутствие интереса к мнимым почестям, любовь к труду и старательность, внимание ко всем, кто может внести какое-либо общеполезное предложение, неизменное воздаяние каждому по его достоинству, понимание того, где нужна строгость, а где большая мягкость. Благодаря отцу – прекращение любовных дел с мальчиками и преданность общественным делам. Отец разрешал своим друзьям не являться на его обеды и не обязательно сопровождать его в путешествиях; те, кто отлучались по своему делу, при возвращении сохраняли его прежнее расположение. Во время совещаний он упорно настаивал на исследовании всех обстоятельств дела и не спешил положить конец обсуждению, довольствуясь первым встретившимся решением. Он сохранял постоянство в отношениях с друзьями, не меняя их из-за пресыщения, но и не поддаваясь чрезмерному увлечению ими. Самостоятельность во всем, ясный ум, предвидение событий далеко вперед, предусмотрительная распорядительность во всем, вплоть до мелочей, без тени кичливости своими способностями. Приветственных кликов и всяческой лести при нем стало меньше. И неусыпная охрана того, что необходимо государству, бережливость в расходах и выдержка, когда это ему ставилось в вину. И не было у него суеверного страха перед богами, а что касается людей, то не было ни заискивания перед народом, ни стремления понравиться, ни угодливости перед толпой, а напротив – трезвость и основательность; и никогда – безвкусной погони за новизной. Всем тем, что делает жизнь легкой – а это судьба давала ему в изобилии, – он пользовался и скромно, и вместе с тем охотно, так что он спокойно брал то, что есть, и не нуждался в том, чего нет. И никто не сказал бы про него, что он софист, вульгарный болтун или педант, а напротив – что он человек сложившийся, совершенный, чуждый лести и способный руководитель и своими, и чужими делами. Вдобавок он ценил истинных философов, а остальных не порицал, хотя и не поддавался им. Кроме того, общительность и обходительность, но не через меру. О своем теле он заботился надлежащим образом, не как какой-нибудь жизнелюбец и не напоказ, однако и не пренебрегал им, чтобы благодаря уходу за телом как можно меньше нуждаться в медицине, во внутренних и наружных лекарствах.

В особенности же он без всякой зависти уступал людям, в чем-либо выдающимся, будь то выразительная речь, исследование законов или нравов или еще что-нибудь.

Он содействовал тому, чтобы каждый был в чести соответственно своим дарованиям. Хотя он во всем соблюдал отеческие обычаи, однако никому не было заметно, чтобы он старался их соблюсти – то есть эти отеческие обычаи. Кроме того, в нем не было непоседливости и метаний, он проводил время в одних и тех же местах и занятиях. И после приступов головной боли он бывал сразу же свеж и полон сил для обычных трудов.

Не много у него бывало тайн, напротив, очень мало, да и редко когда; все они касались исключительно государственных дел. Он был благоразумен и умерен в устройстве зрелищ, в строительстве и в раздаче пособий. Он обращал внимание на самое выполнение долга, а не на славу, которую приносит выполнение долга.

Он не пользовался банями в неурочное время, не увлекался постройкой роскошных зданий, был непритязателен в еде, тканях, цвете одеяний, выборе красивых рабов. В Лориуме он носил парадную одежду, изготовленную в близлежащем поместье, в Ланувии, по большей части ходил одетым в хитон, в Тускуле не носил плащ, считая нужным извиняться в этом – таков он был во всем. Не было в нем ничего грубого, непристойного, необузданного, ничего такого, что позволило бы говорить об «усердии не по разуму», напротив, он все разбирал во всех подробностях, словно на досуге, спокойно, по порядку, терпеливо, соответственно сути дела. К моему отцу подошло бы то, что рассказывают о Сократе – о его умении и воздерживаться и наслаждаться, в то время как большинство не в состоянии воздерживаться, не предаются наслаждениям. Быть стойким и в том и в другом, быть сильным и трезвым в суждениях – это свойство человека с совершенной и непобедимой душой. Именно таким он показал себя во время болезни Максима.

Говоря в данном случае об отце, Марк Аврелий имеет в виду не Марка Анния Вера, который был его биологическим родителем, но Антонина Пия, который усыновил Марка Аврелия и Луция Вера в 138 г. по указанию императора Адриана. Кстати, Адриан в свое время так же усыновил самого Антонина Пия, который стал императором после него. В результате усыновления Марк Аврелий получил не только родовое имя своего отца, но и родовые имена Адриана и Антонина Пия, и полное имя его стало Марк Элий Аврелий Вер, после же смерти Антонина Пия полное имя Марка Аврелия стало Марк Аврелий Антонин.

Говоря о том, что Антонин Пий положил «предел тому, что связано с любовью к мальчикам», Марк Аврелий намекает на предшественника своего приемного отца – императора Адриана, который, подобно многим римлянам того времени, испытывал тягу не только к противоположному, но и своему полу – при наличии жены Адриан интересовался и молодыми людьми. Сейчас бы императора Адриана назвали бисексуалом, однако, сексуальную связь между ним и юношами лишь подозревали, но точных доказательств таковой не было. Тем не менее до наших дней дошло множество статуй юноши Антиноя, который считается самой большой любовью Адриана. Император настолько любил Антиноя, что когда тот погиб во время поездки в Египет, приказал обожествить его. Фактически Антиной стал последним богом мира античности, кроме того, в его честь был основан город и даже выделено созвездие (в XIX столетии его отменили, включив в созвездие Орла). Заметим, что с точки зрения стоицизма порочной является не столько возможная гомосексуальность императора Адриана, сколько его излишняя страстность в отношении к любовнику, его безутешность в горе, его отказ принять события как неоспоримую данность, как естественное природное явление. Ведь только статуй Антиноя дошло до нашего времени куда как больше, чем скульптурных изображений других римлян, не говоря уже о том, что заслуги этого юноши никак не соответствовали масштабам его известности, особенно посмертной. Правда, один из биографов императора Адриана приводит такое обоснование сверхпочитания Антиноя: будто бы Адриану была предсказана скорая гибель, но кто-то мог заменить его, умереть вместо него, и спасти жизнь императора отказались все, кроме Антиноя, который добровольно принес себя в жертву, бросившись в Нил. Другие же, описывающие жизнь Адриана, говорят не о добровольной жертве, но о юности и необычайной красоте Антиноя, упоминая при этом возможные сексуальные домогательства со стороны императора, которые могли быть неприятны молодому человеку вплоть до самоубийства, а также об интригах законной жены императора, которая могла быть заинтересована в устранении соперника. В любом случае жизнь и смерть Антиноя имели слишком большие последствия, чтобы их одобрили последователи стоической философии, каковыми являлись Антонин Пий и Марк Аврелий. Для них основным прегрешением императора Адриана в отношении к Антиною было понятие «слишком», которое считалось в стоицизме большим недостатком.