Надувной ангел - [2]

сейчас хватало только на то, чтобы не сморозить чего-нибудь такого, что не понравится Нино. В конце концов, он уже давно жил за ее счет. Так что, будучи рядом с женой, Нико иногда говорил не то, что сам хотел сказать, а то, чего от него ждали (как он сам считал).

«Мало ли что», – подумал в ту ночь Нико, выбросил наконец из головы дохлого попугая и сказал:

– Пусть будет Гурджиев, – пожал плечами и почему-то добавил: – Посмотрим.

Учитель танцев

Нино не ожидала, что что-то получится, даже когда повела тарелку со стрелкой по кругу над пламенем свечки и положила на картон. В Исландии как раз начиналось извержение вулкана Эйяфьядлайокудль, когда в Тбилиси Горозии прикоснулись к тарелке и закрыли глаза. Нино больше шептала, чем говорила из сердца: «Гурджиев, иди к нам!.. Гурджиев, иди к нам!..»

Когда тарелка сначала завибрировала, затем резко замерла, а в прихожей что-то затрещало и зашуршало, Нино тотчас замолчала. Выпучив глаза, Горозии уставились друг на друга. Фуко вскочил, навострил уши. В прихожей вновь что-то зашуршало. Фуко спрыгнул с кресла, напряженный, с рычанием двинулся в сторону входной двери. Короткие мускулистые лапы пес слегка разводил в стороны, как большая ящерица. Нино сжала руку Нико. Фуко вышел в прихожую.

Там отчетливо кашлянули. Фуко вдруг перестал рычать. Из темноты доносились звуки неясной возни. Нино еще крепче сжала ладонь Нико. А тот ничего лучше не придумал, чем шепотом позвать в темноте:

– Фуко! – слегка повысил голос, – Фуко!

– Здесь, – ответили из прихожей.

У Нино расширились глаза, волосы на спине встали дыбом. Как у каждой грузинки, у Нино росло немного волос вдоль позвоночника.

– Кто там? – почему-то шепотом спросил Нико.

Из темноты выдвинулся среднего роста и дряблого телосложения старик, чем-то походивший на тюленя. Даже в тусклом свете свечки было ясно, что он подслеповат. У него были большие выпученные глаза и мягкий старческий подбородок. Густые белые усы с торчащими кончиками росли будто прямо из ноздрей. Потрепанный черный пиджак нараспашку, между карманом черного атласного жилета и пуговицей – цепочка от золотых часов. На ногах плосконосые запыленные штиблеты. А на голове смушковая черная папаха – некая смесь суфийского таджа и пионерской пилотки. Фуко пристроился рядом, помахивая хвостом.

– Я Гурджиев, – начал мужчина прямо из прихожей.

В конце он чуть зашепелявил, так что Нино не расслышала – Гурджиев или Доржиев. При виде старика Нико встал:

– Прошу вас, господин…

– Зовите меня Гурджи,[2] – помог старик. Разговаривал он странно, будто бы еле сдерживая улыбку.

– Гурджи? – повторил Нико.

– Впрочем, – старик протянул Нико руку, – имя Раймонд мне тоже нравится. Фуко глухо тявкнул, вроде как кашлянул, потребовав внимания.

– Раймонд? – спросил Нико, машинально пожимая гостю руку.

Фуко встал на задние лапы, передними уперся в старика, чуть не свалив его с ног. Тот потрепал пса по голове, почесал за ухом.

– Пусть будет Гурджи, – сказал он с улыбкой, – только без господина!

Нико не понял, шутит гость или говорит серьезно.

– Салам алейкум! – Старик пожал Нино руку. – Учитель танцев Георгий Гурджиев.

Гурджиев на секунду посмотрел Нино в глаза. А она сразу ощутила между ногами легкое покалывание, по всему телу прошел озноб. Это было подобно гипнозу – одновременно приятно и опасно.

Нино, несмотря на растерянность, отметила, какая теплая и мягкая рука была у гостя.

Перед тем как старик убрал руку, Нино заметила на его среднем пальце кольцо с выгравированными фигурами разных животных. Это была тонкая ювелирная работа. Даже в неверном свете свечи каждая деталь виднелась четко, как на аверсе свежеотчеканенной монеты. На серебряном кругу друг за другом выстроились маленький человечек с птичьей головой, двуглавый орел, стоящий на одной ноге журавль, обыкновенный петух… Лишь одна птичка повторялась три раза подряд. Как многоточие. У птички было крупное тело, маленькая головка и крючковатый клюв.

Гость уловил направление взгляда Нино.

– Это андийский кондор, – сказал он и скупо поклонился Нино, – честь имею.

Нико заметил, что гость улыбнулся в усы, завидев тарелку со стрелкой. Также отметил легкий и приятный акцент, с которым старик говорил по-грузински. Очевидно, Нино была права – надо было вызывать именно Гурджиева.

– Чаю не желаете? – Нино встала со стула.

«Эклер еще есть», – подумал Нико про себя.

– Не успеем, – гость достал из кармана жилета часы, посмотрел на них, – очень извиняюсь. Сейчас должен быть совершенно в другом месте… не знаю, как сюда попал, – и вытянул нижнюю губу. – Видимо, что-то не так пошло.

На кухне воцарилась неловкая тишина. Нико отвел взгляд от старика – сначала посмотрел на Нино, затем на Фуко, на холодильник и снова на Нино.

– Сейчас исчезну, – деловито сказал гость и начал считать: – Пять… четыре… – Горозии уставились на старика. – Три… два… один…

И действительно, эффектно досчитав, Гурджиев всколыхнулся, как некачественное изображение на телеэкране, но не исчез. Лишь в животе у него щелкнуло, из ушей струей вырвалась черная сажа и запахло жженой резиной.

Фуко удивленно и сдавленно тявкнул. Гость посмотрел на часы, потряс ими, приложил к уху, снова посмотрел на них.