Надгробие Дэнни Фишеру - [3]

Стоявшие рядом ребята захохотали, я с удивлением посмотрел на них.

— Это ваша собака?

Оба мальчика разом повернулись ко мне и принялись молча рассматривать. Были они удивительно похожи друг на друга, только один чуть поменьше. Я повторил свой вопрос.

— А твое какое дело? — процедил недружелюбно старший.

— Я просто так спросил, — примирительно ответил я.

— А я спрашиваю, какое твое дело? И вообще, откуда ты такой взялся? — старший шагнул ко мне, резко приблизил свое лицо вплотную к моему. Я мужественно выдержал его взгляд.

— Так откуда же ты? Раньше тебя здесь не было видно.

— Мы с Ист-Сайда… мы только что переехали, в новые дома…

— Как тебя звать? — его лицо оставалось по-прежнему хмурым.

— Дэнни Фишер. А тебя?

— Пол. А это мой брат Эдди.

Мы снова повернулись к яме и некоторое время наблюдали за барахтаньем бедного пса.

Когда тот в очередной раз свалился на дно, Пол сказал:

— Вот потеха! Безмозглый дурак никогда оттуда не выберется.

— Не вижу в этом ничего смешного, — заметил я. — Надо ему помочь.

— С какой стати? Так ему и надо, не будет лезть куда не положено. Сам свалился, сам пусть и выбирается.

Я промолчал, так как спорить с ним было опасно. Кто-то засопел за моей спиной, это был Эдди. Он был меньше меня, и я улыбнулся ему. Он тоже улыбнулся.

Пол обошел меня и встал рядом с братом. На его лице была написана явная угроза, улыбка мигом слетела с лица Эдди.

— А в какую школу ты будешь ходить? — спросил Пол.

— Еще не знаю. Наверное, в ту, которая около Утики по авеню Д.

— В какой класс?

— Четвертый «А».

— Восемь, — гордо ответил я. — Сегодня мой день рождения. Поэтому мы переехали. Отец купил мне дом в подарок.

Пол презрительно хмыкнул, мое сообщение не произвело на него никакого впечатления.

Я добавил:

— Меня из второго класса перевели сразу в четвертый.

Глаза Пола стали еще более холодными.

— Ты будешь ходить в Святое Сердце? — спросил он.

— Что это?

— Церковь Святого Сердца, — пояснил он.

— Нет, — покачал я головой.

— Тогда, может быть, в церковь Святого Креста, около кладбища? — настаивал он.

— Нет, — пробормотал я, хотя мне уже совсем не хотелось отвечать на его вопросы.

С минуту он молчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:

— Что же получается, ты не веришь в Бога?

— Верю, — ответил я. — Но в церковь не хожу.

— Но если ты не ходишь в церковь, значит, не веришь в Бога!

— Нет, верю! — воскликнул я, чувствуя, как глаза у меня наполняются слезами. — Я еврей, я хожу в синагогу!

Братья переглянулись с пониманием. Теперь их лица вовсе превратились в злобно-презрительные маски.

Пол придвинулся ко мне, я попятился. Он стоял вплотную и с ненавистью, какой мне не приходилось видеть, спрашивал:

— А зачем, зачем вы убили Христа?

— Я его не убивал, — пролепетал я. — Я даже его никогда не видел.

— Нет, убивал, убивал! — пропищал сбоку Эдди. — Нам отец рассказывал. Он говорит, что евреи убили его и прибили гвоздями к кресту. Он еще сказал, что жиды захватят все дома в округе.

— Может быть, какие-нибудь евреи и убили его, — попытался я помириться с ними, — но ведь не я?! И вообще, мама мне говорила, что Иисус был царем евреев.

— Все равно, вы распяли его, — упрямо повторил Пол.

Не зная, что возразить ему, я попытался снова вернуть их к собаке:

— Давайте достанем ее из ямы!

Братья в ответ мрачно промолчали. Ничего сейчас не хотелось мне — только убежать от них. Неожиданно лицо Пола расплылось в презрительной ухмылке. Он отступил на шаг назад и спросил:

— Ты хочешь вытащить ее?

— Д-да, — тихо прошептал я, размазывая слезы.

— Ну хорошо, еврейский выродок, иди, доставай собаку! — Он прыгнул ко мне и обеими руками толкнул в грудь.

Я рухнул в яму, несколько раз перевернулся через голову и растянулся на дне. Видимо, от испуга я на мгновение потерял сознание, потому что пришел в себя только тогда, когда рыжий щенок принялся вылизывать мое лицо. Я открыл глаза, щенок усердно закрутил хвостом. Надо было вставать. Мне было очень стыдно, что я расплакался, как последняя девчонка. Надо мной виднелись рожи Пола и Эдди.

— Вонючие подонки! — выкрикнул я самое страшное ругательство, которое знал. — Я с вами еще посчитаюсь!

Сверху посыпались камни и песок, я подхватил на руки щенка и отбежал на другой край ямы. Наверху рассмеялись:

— Помогай, помогай ему, еврейский сукин сын!

Они еще долго гоняли нас с одного края ямы на другой, потом это им надоело, и они ушли.

Обессиленный, я уселся на землю и прижал к себе щенка:

— Ничего, маленький, сейчас мы с тобой выберемся отсюда.

Подождал немного, убедился, что наверху все тихо, и начал карабкаться по отвесной стене. Но оказалось, что, держа собаку на руках, мне высоко не подняться. Но когда я полез один, щенок так жалобно заскулил внизу, что я не выдержал и вернулся. Не мог, не мог я теперь бросить своего друга.

Голубой квадрат над нашей головой сначала посерел, потом потемнел. Мы беспомощно сидели на дне и смотрели вверх. Вдруг что-то прошуршало прямо над моей головой. Это была большая крыса. Потом пробежала еще одна, задев меня своим противным длинным хвостом. У меня сердце ушло в пятки, я невольно разжал руки, и щенок вырвался. На лету он ухватил крысу за спину и переломил ей хребет. Гордый собой, он вернулся ко мне, и мы снова замерли.