Надежный человек - [64]

 — У каждого человека что‑то на уме! А если так, то разве кельнеры чем‑то хуже других? Подумай сам, — Тудораке внезапно перешел на «ты», хотя тут же решил, что играть и дальше в простачка становится опасным, — сколько людей приходится встречать за этими столами? И каждый раз — если не ты его продашь, то он тебя! Так повелось: не ты сядешь на шею другому, так другой сядет на шею тебе! У тебя есть — дай другому, рука руку моет. Хочешь заработать, — значит, слушай, смотри и молчи в салфетку. Проще простого!

 — Что‑то до сих пор ты не был таким красноречивым! — Кыржэ оборзал Хобоцела, однако чувствовалось, что ему понравились слова кельнера, — Только не лезь на рожон, уродина: бывает, что берутся и за вас. Правда, пока еще только в уголовных делах: схватить мошенника, какого‑нибудь банкрота… — Он придвинул стул ближе к Хобоцелу, наполнил стаканы и снова принялся говорить, теперь уже иным, доверительным тоном: — Однако следует заметить, что коммунисты не слишком доверяют людям, обслуживающим состоятельные классы, — всем этим парикмахерам, швейцарам, уличным девкам. В том числе и ресторанным холуям. Нам вы тоже не очень нужны, дешевые лизоблюды. Бывают, конечно, исключения, но если любого из вас можно купить за несколько монет, то на кой черт связываться? Чем может быть полезен рядовой продажный наушник? Совсем другое дело — романтика… Да, да, если мы не прибегаем за помощью к вашему брату, то именно потому, что среди вас нет романтически настроенных парней! Хотя бы капельку чего‑то такого… Ты должен понимать, о чем я говорю, все‑таки старший кельнер… Несбывшиеся желания, зависть, какие‑то стремления: мало ли чего хочется достичь человеку в жизни! Одного незаслуженно втоптали в грязь, другому просто нужно отомстить и тому подобное… Как ты думаешь, для чего я это объясняю? Чтобы когда‑нибудь принес нам пользу.

Он отставил в сторону бутылки и стаканы.

 — Использовать людские страсти, развращенность. Легко поддаются и флегматичные, вялые натуры. Вот, например, человек влюблен. Если нажимать на эту сторону…

 — Но послушайте, сначала нужно научиться! — взволнованно возразил Тудораке.

 — А еще лучше — полюбить, — ухмыльнулся эксперт. — В наше время почти каждый ходил в школу: и ты, горилла, и посетитель, которого обслуживаешь. С твоим уродством, правда…

 — Нужны специальные знания, юридические! — еще резче воскликнул кельнер. Чтобы скрыть волнение, он наклонился и заглянул в окошко кабинета, окидывая взором столики большого зала.

 — Юридические! Полюбить — вот что главное. — Кыржэ в задумчивости скривил лицо. — Притом взаимно! Только куда с твоей рожей… — Он замолчал, вслушиваясь в тишину, внезапно наступившую в большом зале. — Опять взялся за кофе? — рассерженно проговорил он. — Боишься захмелеть? Но зачем тебе оставаться трезвым, чучело? Слушать и мотать на ус мои слова?

 — Только для того, чтоб не заметил хозяин, — ответил кельнер. — Мне нужно пройти в зал, посмотреть, все ли в порядке. Сегодня пропасть народу.

Кыржэ вышел вслед за ним. Направившись к эстраде, он подозвал к себе одного из музыкантов, шепнул тому несколько слов, и оркестр заиграл снова. Удовлетворенно кивнув головой, Кыржэ вернулся в малый зал.

 — Терпеть не могу тишины, — сказал он погодя, когда Хобоцел снова появился у столика, с опаской поглядывая на новую, только что открытую бутылку вина… Кыржэ налил в стакан, сначала три четверти, затем доверху, даже немного перелив через край. — Этот грохот тарелок в оркестре доставляет мне радость. А тебе — нет? Тогда налей еще. Хочется напиться до чертиков… Зато ты можешь оставаться трезвым. Договорились, оберкельнер?

 — Вы очень правильно говорили сейчас о коммунистах. Они в самом деле презирают нас. Но мы их тоже, — с азартом заговорил Тудораке. — Знаете почему? Никогда не дают на чай!

 — Ты отличаешь их только по этому признаку? Или как‑то еще? — рассеянно спросил Кыржэ, оглядывая одну за другой пустые бутылки.

Хобоцел торопливо собрал их и убежал, стараясь прикинуть, на кого можно оставить Кыржэ на десять — пятнадцать минут. Он посмотрел на часы, висевшие на стене: не опоздать бы. Хорошо было бы, если б Волох, ко всему, не заметил, как много он выпил… В спешке рассчитавшись с одними, торопливо записав заказы других, посетителей, он стремглав помчался на кухню, затем в буфет, на ходу бросив несколько любезных слов кастелянше, и тут же вернулся в малый зал.

 — Прошу прощения. Надеюсь, не очень скучали? — Он начал приводить в порядок стол.

 — Меня развлекать не надо… Развлекают меня те, кто ненавидит — за то, что умею думать. На днях, похоже, нащупал крупную птицу, — с воодушевлением проговорил он, — Серьезный клиент! Наливай — сегодня имею полное право! Он не из этих кротов, про которых говорил, что у них горят глаза. Ха–ха–ха–ха! Красиво звучит: «У кротов горят глаза». Таких схватит любой сержант на улице… Мой клиент — фигура! Только попробуй развязать ему язык — эгей… — Он недовольно взмахнул рукой. — Ты же, черт кривоносый, вот что заруби себе на этом самом носу: от тебя требуется только ясно понимать, что пьешь ты не с каким‑нибудь пентюхом. Если дело выгорит, тогда...