Надежный человек - [61]

«Илона»… Елена Болдуре… Это одна и та же женщина. Неужели когда‑то, не отдавая себе отчета, она могла перед этим хамом… Но что с нею, с Илоной? Что знает и чего не знает о ней Кыржэ? И почему он решил привести сюда мать? Каким чудом она сумела его уговорить?

Он перехватил жест. Когда она сорвала с головы одеяло! Неужели этого было достаточно? Ну, а Дан… Почему он так настойчиво расспрашивал? Быть может, без всякого умысла, не стоит в чем‑то винить его! А что если ради любви? Нет, ни за что! Нужно немедленно сообщить о подозрениях Кыржэ на волю, товарищам по группе. И передать не только через Дана, но и через маму!

Она сорвалась с койки, подбежала к двери, хотя дверь, конечно, была крепко заперта.

 — Мама, мамочка! — в отчаянии крикнула она, стуча кулаком по двери, — Приди ко мне завтра, мама! И принеси, пожалуйста, туфли — теперь я всегда буду беречь ноги! Ты слышишь меня, мама?

Но кто мог слышать ее?

XVIII

Елена Болдуре, Илона, мадьярка.

Прошло много времени с тех пор, как по вине «добровольца» Антонюка пришлось отменить инструктаж, который она должна была проводить. Однако та ночь крепко засела с памяти Илоны. Прежде всего потому, что, собираясь покинуть конспиративную квартиру, она столкнулась на пороге с ним… человеком, приговоренным без суда к смертной казни. Приговор был вынесен в его отсутствие, хотя они уже капали на его след, ухватившись за тоненькую нить. Арест был неизбежен, если б только вместо него не пошел в тюрьму, — случайно или намеренно, трудно сказать, — другой человек, тем самым спасший приговоренного к смертной казни, отведший сыщиков от того, чье имя давно уже стало легендой.

За его поимку или уничтожение фашисты назначили крупное вознаграждение, сколотили особую группу самых опытных сыщиков и жандармов. Десятки и десятки лазутчиков, отъявленных негодяев и головорезов, рыскали по городам и селам, готовые в любую минуту схватить его, сразить насмерть.

Если б еще он был пониже ростом, но нет — отличаясь видной, крупной фигурой, он так и бросался в глаза каждому. К каким только ухищрениям не приходилось ему прибегать, чтоб изменить внешность! К тому же еще этот нос, словно перебитый в схватке на ринге!

Просто чудо, что, столкнувшись с ним на пороге, она вовремя успела вытолкать его в спину, поскольку почти сразу же после их ухода — об этом она узнала позже — дом окружила свора полицейских! Потом появились и патрули со своими тренированными овчарками, они освещали фонариками лица прохожих, проверяли документы, обыскивали…

Неужели его все‑таки поймали той ночью, о чем веко ре стали трубить по радио и в газетах? Не хотелось верить. Скорее слух распускался для того, чтоб ослабить борьбу против оккупантов…

Он, как и обычно, был в хорошем настроении.

 — Их дело близится к концу, — на прощанье услышала от него Илона. — Скоро засверкают пятки. Но все равно не сидят сложа руки в ожидании, когда подадут к лестнице золотую карету. Тем более стальную… Та. легко, проклятые, не сдаются. Любыми путями стараются истребить самых крепких, стойких борцов. И для того, чтобы развернуть эту резню под занавес, стараются раздобыть любые сведения, хотя бы имена и мелкие подробности. Поэтому… Нужно твердо помнить: никаких потерь! Что же касается тебя, то ты уже знаешь: ждет новое задание.

Он исчез за первым перекрестком, и больше Илона его не видела. Взамен из Кишинева пришла строгая инструкция, требующая самого жесткого отбора людей. Руководить группами теперь могли только те, кто находился в глубоком подполье. Их следовало к тому же строго изолировать от любой мало–мальски ненадежной личности — таких вообще нужно отстранить от дел, ни в коем случае не доверяя секретных заданий. Все эти меры приказано соблюдать до тех пор, пока не будут разоблачены вражеские лазутчики, сумевшие пробраться в подполье.

Илона прекрасно понимала, что ее новое задание также связано с этой директивой. И только одного не сказал Зуграву: миссия будет крайне опасной, почти — она знала об этом — без шансов на спасение. В ее жизни наступал решающий, до сей поры казавшийся не слишком реальным час. Как бы там ни было, но ей не приходилось еще принимать всерьез мысль о возможной гибели — она казалась невероятной, противоречащей здравому смыслу. И может быть, именно поэтому она внезапно ощутила совсем другое, необыкновенно сильное желание: она должна стать матерью!

«Инструкторша из Кишинева», как называли ее ребята из группы, старалась держаться храбро, к тому же незаметно подбадривала товарищей. Ей было предоставлено право — и она пользовалась им — оказывать или не оказывать доверие людям. На какой базе? Более всего на интуиции. Без каких‑то доказательств, фактов и свидетельств. Единственными основаниями, единственными средствами, бывшими, как говорят, у нее под руками для того, чтобы объявить человека честным или трусом, благородным или подлым, оставались только чувство, инстинкт.

Да, нужно было посмотреть человеку в глаза и тут же решить, каков он, суметь отличить храбрость от наглости, трусость от застенчивости, скромность от ограниченности… Ничего иного не оставалось — микроскопов, лабораторий, психиатрических кабинетов у нее в распоряжении не было. Нужно было принимать решения на ходу, определять судьбу человека за короткую, в несколько минут, встречу.