Надежда после жизни - [2]

Мне надо попытаться.

Я решаюсь; выхожу из дома, прикрывая неплотно дверь — знак того, что кто-то есть дома. Отец не сразу поймет, что я ушла непросто, а далеко и не на несколько дней, когда уходила охотиться.

Переступаю аккуратно, боюсь оставить ненужный след отцу, по которому он легко сможет отыскать меня. Обхожу павшие ветки и переступаю с пятки на носок. Рюкзак висит у меня за спиной. Его оттягивает к моей заднице от содержимого, но не сильно. Идти можно будет долго, не уставая.

Я удаляюсь от дома очень далеко, зная, что ждет меня от отца. Но так же я знаю, что сам бы он никогда бы меня не отпустил.

* * *

По моим подсчетам, я иду уже несколько часов. Солнце садится за горизонт, окрашивая все в новые цвета. Я опускаюсь около одного дерева и, прислонившись, закрывая на секунду глаза. Выносливость у меня есть, но все-таки я человек, хоть и наполовину.

Мне хватает десяти минут, чтобы вновь быть в форме — бонус от того, что ты — хладная.

Я знаю куда идти. Единственное направление, куда мне запрещено ходить — к стене.

По моим подсчетам, к ней я должна добраться уже затемно. И это мне на руку. Может удастся провернуть все особых проблем.

Мои подсчеты верны. К ночи я добираюсь к стене. Она в нескольких сотнях метров от меня. Я на окраине леса. Дальше начинается песчаное поле, что изрезано от засухи. На нем ничего нет. Оно для обзора. Но я знаю секрет. Отец проговорился про него, когда рассказывал какая храбрая была мать, когда он ее похитил из гетто.

Я еще раз кидаю взгляд на стену и поворачиваюсь назад, уходя в сторону. Там тот затопленный туннель, что заброшен и подходит к самой стене, не давая увидеть тебя. Единственное, чего я боюсь, так это того, что брешь в стене заделали качественно, а не прикрыли листом железа, выкрашенного под бетон.

Стоя перед колодцем, куда нужно будет нырять, я оттягиваю этот момент, проверяя лямки на рюкзаке. Что ж… надо пробовать. Я должна продержаться под водой.

Я погружаюсь в воду; всплески вокруг.

Плыву вперед, задерживая дыхание, руки работают быстро. Я задеваю локтем какой-то старый ржавый крюк, что торчит с левой стороны. Мой рукав куртки окрашивается красным цветом, но в мутной воде он больше похож на коричнево-болотный. Я застываю на секунду, но надо двигаться дальше. И я не обращаю на рану внимание, а плыву дальше. Просвет. Я вижу его; мое дыхание уже на пределе. Движения становятся частыми.

Выныриваю и жадно вдыхаю воздух в свои легкие, отплевываясь водой. Мои волосы прилипают к шее, делаясь жалким мышиным хвостиком.

Я подтягиваюсь и усаживаюсь на край колодца. Мои ноги все еще в воде, куртка становится невыносимо тяжелой. Мне приходится снять ее; я встряхиваю ее. Рюкзак лежит здесь же, он рядом со мной.

Немного обсушившись, я приглядываюсь к стене. Она огромна и стремится в высь. Я вижу как она тонет в небе. Я прикасаюсь рукой к нагретой на солнце толще, исследуя ее. Находится и брешь, которую так и не заделали. А зачем? Хладные истреблены и нет угрозы из вне, чтобы следить за стеной. Она уже как дань мощи совету мэров семи округов.

Я отворачиваю край железного листа. Он со скрипом отъезжает, открывая мне неровный и рваный проход внутрь. Туда, куда я так стремлюсь.

Сомнений нет ни на секунду. Я делаю первый шаг и мое сердце заходится в частом стуке. Я кладу руку на грудь, чтобы успокоиться. Пытаюсь выровнять дыхание. С трудом, но это получается. Я шагаю вперед.

Проход занимает несколько метров. Толщина стен поражает. Стена — это мощь.

Наконец-то, конец. Я выхожу в какую-то низину, где все давным-давно заросло кустарником и вековыми деревьями. Их сильные толстые ветки склоняются прямо к земле, создавая под собой что-то вроде укрытия. Здесь можно укрыться. Я делаю себе мысленную пометку. Так… на всякий случай. Отец научил меня просчитывать наперед возможные исходы своих решений и я готова отвечать за их последствия.

Надеваю мокрый рюкзак на спину, а куртку скручиваю и стараюсь выжать посильнее. Я здесь. Когда-то тут была и моя мама с отцом, только идя в обратном направлении. Меня охватывает волнение, которое я не испытывала ранее.

Надо двигаться.

Из рассказов отца, я знаю, что семья мамы жила недалеко от стены. Они были из рабочего района. Не самое защищаемое место в гетто. Значит и добраться незамеченной будет гораздо проще. Поднимаюсь по склону, видя уже старые завалы покрышек и пробитых железных бочек, которые уже никому не нужны. Все здесь пахнет старьем и ненужностью. Все покрыто пылью. Люди тоже ходят тенью, что сливаются со всем серым пейзажем этого места. Я уже вижу парочку парней, которые неспешно идут по улице, не торопясь. Весь их вид говорит о пофигистичности. Их освещают редкие фонари, что установлены по тротуару. Они выглядят на двадцать лет или чуть больше. Я наблюдаю за ними из-за старой машины; у нее выбиты стекла и фары, помят бампер.

Парни о чем-то переговариваются и громко смеются. Девушек на улице не видно. Я помню про рассказ отца о запрете для девушек выходить после комендантского часа. Неужели, он все еще действует? Ради чего все еще запирать девушек и подчинять своей воли? Кто-то явно наслаждается этим…