Надеюсь и люблю - [34]

Войдя в больницу, Брет вцепился в руку отца и нетерпеливо потянул его вперед, но перед дверью палаты вдруг испугался и замер.

– Все в порядке, Бретти. Не важно, что тебе грустно. Я прошу об одном – поговори с ней.

Брет собрался с духом и толкнул дверь. Его удивила детская кровать посередине, с металлическими ручками и совсем непохожая на взрослую. В палате было уныло и полутемно.

На кровати лежала мама. Он нерешительно подошел к ней. Она выглядела красивой. Казалось, вот-вот откроет глаза и поднимется.

«Как поживает мой самый любимый мальчик?» Это будет ее первая фраза.

– Поговори с ней, Брет.

Мальчик отпустил руку отца и подошел к кровати, затем медленно склонился и поцеловал маму, как обычно она целовала его перед сном. Мамин поцелуй: сначала в лоб, потом в щеку, потом в подбородок. Наконец он поцеловал ее в кончик носа и сказал:

– Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее. Мама лежала в кровати неподвижно.

– Мама, открой глаза. Это я, Брет.

Он помолчал и начал петь, как обещал отцу. Он пропел «Завтра» три раза.

Бесполезно.

Брет отступил от кровати и посмотрел на отца глазами, полными слез.

– Она не проснулась, папа.

– Я знаю. – Казалось, отец сам готов заплакать. – Я знаю. Но мы будем продолжать. Мы постараемся.

Глава 11

Жизнь человека складывается из отдельных моментов, подобных пятнам краски на холсте. Все, что ты есть, чем станешь, зависит от повседневного выбора. Этот хаотичный процесс принятия решений начинается очень рано. Пройти ли отборочный тур или сложный тест, пристегнуться ремнем в машине, рискнуть попробовать виски?

Любое решение кажется не важным, как поворот на незнакомой дороге, когда едешь куда глаза глядят. Но решения накапливаются, и в один прекрасный день ты понимаешь, что они делают тебя таким, каков ты есть.

Лайем позволил себе навсегда остаться в тени своего отца.

Решение.

Он добрался до самого Гарварда и по пути узнал, как много дорог открывается перед человеком. Тогда он вернулся в Ласт-Бенд, где чувствовал себя в безопасности.

Решение.

Он влюбился в Микаэлу и построил свой мир на шатком основании этого чувства. Он знал, что их любовь Делится на неравные части, но день за днем, час за часом, по мере того как их жизнь постепенно складывалась из дней рождения, годовщин, семейных праздников, вечеров, когда все, сгрудившись на одном диване, смотрели телевизор, он позволил себе расслабиться в атмосфере всеобщего забвения.

Решение.

Теперь он стоял перед необходимостью другого жестокого выбора. Состояние внутренней борьбы не давало ему покоя с тех пор, как Майк впервые моргнула. У Лайема не было сомнения, что решение, которое он должен принять, заложит основу его дальнейшего существования.

Он отодвинулся от рабочего стола. На нем лежала пачка писем и факсов, требующих немедленного ответа. Но ему было все равно. Во всяком случае, сейчас. Он вскочил, сорвал с вешалки пальто и, сняв с себя халат, затолкал его под кресло.

Накинув пальто, он потихоньку вышел из кабинета и натолкнулся на Кэрол.

– О, доктор!

Он улыбнулся. Это была их первая нормальная встреча за последние несколько недель.

– Хорошо, что у вас не было в руках анализов мочи.

– Или скальпов, – поддержала шутку Кэрол.

– Я хочу улизнуть пораньше, – сказал он. – Джедд Марковиг отменил совещание.

– Вам повезло. Ваша теща только что звонила. Она сказала, что повезет внука кататься на коньках и будет рада, если вы присоединитесь к ним.

Лайем внутренне напрягся, понимая, что за этим последует.

– Как у нее дела? – спросила Кэрол.

– Все так же, – ответил он, надеясь, что голос не выдает его раздражения. Господи, как он ненавидел эти слова! Если все обойдется, он навсегда выкинет их из своего лексикона.

– Передайте ей привет.

– Конечно, Кэрол. Обязательно.

Лайем старательно улыбался, проходя через пустую приемную. Ему вдруг вспомнилось, как Микаэла в свое время отозвалась об этом крохотном помещении: «Как же можно вынуждать пациентов сидеть на пластиковых стульях, да еще рядом с этими жуткими стенами? Детский понос и то приятней на вид!»

Теперь приемная изменилась до неузнаваемости: желтые стены украшало панно, выполненное учениками миссис Дрейлинг; мягкие стулья были обиты темно-синим бархатом, а на полу красовался красный ковер.

Он вспомнил, как Майк стояла на стремянке во время ремонта. Ее лицо и волосы были перепачканы краской. «Эй, тапер, боишься руки замарать? Неужели они такие нежные, что не могут удержать кисть?» – задорно крикнула она. В ответ он подошел к ней, обнял и поцеловал в теплые, пропахшие краской губы…

Лайем поспешил закрыть за собой дверь.

На улице ему стало лучше. Резкий перепад температуры – именно то, что ему сейчас необходимо, чтобы проветрить мозги. Он взглянул на часы. 2:38.

И вдруг он почувствовал, что меньше всего ему хочется сейчас ехать в больницу и сидеть у постели жены. Три долгих дня он провел рядом с ней, держа ее за руку и повторяя ненавистное ему имя Джулиана. И за все это время она ни разу не подала признаков жизни.

Лайем поднял воротник пальто и пошел вниз по улице. В это время года темнеет рано, и фонари вот-вот вспыхнут желтым светом, ловя падающие снежинки в золотистые сети огней.