Нада. Ласточка. Бенита - [17]

— Да благословит небо короля! — сказал я, как того требовал обычай.

— Спасибо, Мбопа, это хорошее пожелание, — сказал король, — а теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих детей, как я убиваю своих. Я делаю это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, лучше потопить детенышей льва!

Я поспешно завернул узел, руки мои дрожали. О, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал! Наконец я завязал узел, встал, поклонился королю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить ворота Ум-Длункулу, как ребенок начал пищать. О, если бы это случилось минутой раньше!

— Что это, — спросил меня один из воинов, — спрятано у тебя под поясом, Мбопа?

Я не отвечал и бежал, не останавливаясь, до своей хижины. Когда я вошел, обе мои жены были одни.

— Я вернул ребенка к жизни! — сказал я, развязывая узел. Ананди взяла ребенка и стала его разглядывать.

— Мальчик кажется мне больше, чем был!

— Дыхание жизни вошло в него и раздуло его! — объяснил я.

— И глаза его совсем другие, — продолжала Ананди. — Теперь они большие и черные, похожие на глаза короля!

— Дух мой глянул в них и сделал их красивыми! — ответил я.

— У этого ребенка родимое пятно на бедре. У того, что я дала тебе, такого знака не было!

— Я прикладывал лекарства к этому месту! — ответил я.

— Нет, это другой ребенок, — сказала она угрюмо. — Это подмененное дитя, оно принесет несчастье нашему дому!

Тогда я вскочил в ярости и проклял ее, я понял, что если я не остановлю ее, язык этой женщины погубит нас.

— Замолчи, колдунья! — крикнул я. — Как ты смеешь так говорить? Ты хочешь навлечь проклятие на наш дом! Ты хочешь сделать нас всех жертвами королевского гнева! Повтори еще твои слова — и тебя вынюхают, как колдунью!

Я продолжал браниться, угрожая ей смертью, пока она не испугалась и, бросившись к моим ногам, не стала молить о прощении.

Признаюсь, однако, я очень боялся языка этой женщины, увы, не напрасно!

VII. Умслопогас отвечает королю

Прошло несколько лет, и об этом происшествии, казалось, все забыли, но это только казалось. О нем не говорили, но и не забыли, и скажу тебе, отец мой, я очень боялся того часа, когда о нем вспомнят. Тайна была известна двум женщинам: Нанди, Матери Небес, и Балеке сестре моей, жене короля. Другие две — мои жены, Макрофа и Ананди, подозревали о ней. При таких условиях тайна не могла быть сохранена навсегда. К тому же Нанди и Балека не умели скрывать своей нежности к ребенку, который назывался моим сыном, но, в сущности, был сыном короля Чаки и сестры моей Балеки и, таким образом, приходился внуком Нанди.

Частенько то та, то другая заходили в мою хижину под предлогом посещения моих жен, брали ребенка на руки и ласкали его. Напрасно просил я их воздерживаться от этих знаков особенного внимания к нему, любовь к ребенку брала верх, и они все-таки приходили. Кончилось тем, что Чака однажды увидел мальчика сидящим на коленях своей матери Нанди.

— Какое дело моей матери до твоего мальчишки, Мбопа? — спросил он меня угрюмо. — Разве она не может целовать меня, если ей так хочется ласкать ребенка? — И Чака дико расхохотался.

Я пожал плечами в ответ, и вопрос на время был замят. Но с этого дня Чака приказал следить за своей матерью.

Тем временем Умслопогас из мальчика превратился в здорового крепкого отрока, подобного ему не было далеко кругом. С самого детства характер мальчика был немного угрюм, он говорил мало и, подобно отцу своему, Чаке, не знал чувства страха. Он любил только двух существ на свете — меня, Мбопу, которого называл отцом, и Наду, считавшуюся его сестрой-близнецом.

Надо сказать, что если среди мальчиков Умслопогас выделялся силой и храбростью, то Нада была прелестная, самая красивая девочка.

Скажу тебе откровенно, отец мой, мне кажется, она не была чистокровной нгуни, хотя поручиться в этом не могу. Во всяком случае, глаза ее были нежнее и больше, чем у женщин нашего племени, волосы длиннее и менее курчавы, и цвет лица ближе подходил к цвету чистой меди. В этом отношении она вся была в свою мать, Макрофу, хотя красивее матери, — красивее, чем какая-либо из виденных мною женщин. Мать ее Макрофа, жена моя, принадлежала к племени свази и попала в крааль короля Чаки вместе с другими пленными после одного из его набегов. Она считалась дочерью вождя племени свази, и что она родилась от его жены — это было верно, но был ли вождь отцом ее, я не знаю; от самой Макрофы я слыхал, что до ее рождения в краале ее отца проживал европеец. Он был родом португалец, очень красив и мастерски выделывал железные вещи. Этот европеец любил мать моей жены; говорили, будто Макрофа была его дочерью, а не дочерью вождя племени свази. Я знаю также, что за несколько месяцев до рождения моей жены вождь свази убил этого европейца. Никто, конечно, не мог знать сущей правды, и я говорю об этом лишь потому, что красота Нады более походила на красоту европейцев, нежели на красоту наших единоплеменниц, что было вполне естественно, если бы ее дед был действительно европеец.

Умслопогас и Нада были всегда неразлучны. О, как они были милы!

Дважды за время их детства Умслопогас спас жизнь Нады.