Над волнами Балтики - [37]

* * *

Поскрипывая полозьями, сани легко скользят по накатанной колее. Сидящему впереди лейтенанту на вид не более двадцати. И голос совсем как у юноши. А он саперной ротой командует и разминирует этот участок дороги, недавно отбитый у врага.

Пожилой солдат - его ординарец. Когда он привез нас в расположение роты, группа саперов готовила к взрыву очередную партию мин. Проверив наши документы и выслушав старика, лейтенант попросил уточнить: где и как мы перешли через линию фронта.

- Неужели вот здесь, прямо через завал перебрались? - проговорил он с сомнением. - Как вы живыми остались? Там же сплошное минное поле...

Еще раз посмотрев мое удостоверение, он открыто, по-мальчишески улыбнулся:

- Ох и везучие вы! У смерти из пасти вырвались. Теперь долго жить будете.

Внезапно расступившийся лес обнажает залитую лунным светом большую поляну. По обеим сторонам дороги виднеются кучи обугленных бревен с возвышающимися, как пушечные стволы, трубами русских печей.

- Сжег, ирод, деревню-то, - ткнул кнутовищем в пространство солдат-ординарец. - Только одну избу потушили. Теперь в ней солдаты с передовой повзводно обогреваются.

- А нас вы куда поместите? - повернулся к лейтенанту Кистяев.

- Пока в этот единственный дом. А сами к комбату проскочим. До нашего возвращения не уходите.

...В насквозь прокуренной тесной комнате душно, как в бане. Чахлый свет подвешенного к потолку фонаря еле проблескивает сквозь марево махорочного дыма. Солдаты, расстегнув шинели и ватники, сидят и лежат на полу и на лавках. Оглядевшись, мы протискиваемся в угол и присаживаемся на корточки. Подвинувшись в сторону, молоденький паренек смотрит на нас с нескрываемым любопытством.

- Значит, из летчиков будете?

- А ты почем знаешь? - отвечает вопросом Кистяев.

- Как же не знать-то, - улыбается паренек. - И одежда у вас не солдатская, и ординарец саперный предупредил: "Вы не особенно бога-то поминайте! Летчиков мы привезли. Они как-никак к нашим солдатским обычаям не сильно привыкши".

Словно высверливая воздух, над крышей с визгом пролетает снаряд. Гулкий взрыв сотрясает избушку. Раскачавшийся фонарь отбрасывает на стены причудливые тени. От неожиданности мы подскакиваем, но солдаты продолжают спокойно лежать, будто ничего не заметив.

- Это фашист за нас беспокоится. Боится, чтобы мы не уснули, - поясняет словоохотливый паренек. - Пронюхал, значит, где мы душу отогреваем, вот и пуляет изредка.

Его пояснение не рассеивает тревожного чувства, но, видя спокойствие солдат, мы снова усаживаемся.

Немного переждав, парнишка дотрагивается до моего плеча.

- Там, наверху, - говорит он свистящим шепотом, - очень боязно или нет?

- Там, наверху? - переспрашиваю я, чтобы собраться с мыслями. - Летать там не страшно, а воевать - как когда: иногда - ничего, иногда - неприятно. Только у вас на земле, пожалуй, страшнее.

- Ну-у-у? - недоверчиво тянет мой собеседник.

- На земле обстановка, для человека привычнее, поэтому все ему кажется проще и безопаснее. Однако и пушки, и танки, и самолеты, и пулеметы созданы в первую очередь против солдата. А у нас - благодать. Только зенитки постреливают.

- Если так повернуть, то конечно, - неуверенно соглашается паренек. Только чую, вы что-то утаиваете.

Щемящий, терзающий душу звук словно вихрь пролетает над крышей. Опять от глухого удара избушка чуть вздрагивает.

- Ишь как долбают! - восклицает Кистяев. - А ты еще сомневаешься. У нас в самолете даже звуков разрывов не слышно.

Дремавший невдалеке пожилой бородатый солдат, медленно повернувшись, с интересом глядит на меня.

- Послушай, сынок, - вдруг вступает он в разговор. - В окопах я третью войну и жив пока, слава богу. На германской чуть полного кавалера не получил. За геройство солдатское три Георгия полковой командир мне пожаловал. Натерпелся, навиделся всякого. И науку нашу пехотную, можно сказать, насквозь изучил. Конечно, тебе невдомек, что солдату, когда он ползает по родимой землице, каждый кустик, каждая травиночка помогают. А тебя?.. Кто тебя в поднебесье от лиха убережет?

Закашлявшись, он снова улегся на спину, окутался облаком папиросного дыма ж тихо продолжил:

- Коли пуля меня зацепит, товарищи рядом, помогут. А если она тебя ковырнет?! Кто помощь подаст? Кто рядом окажется? Бог-то был, да весь вышел. 6т войны схоронился, трусливый кобель. На него надежда плохая. И выходит сначала ты в небе умрешь, а потом об землю-матушку стукнешься. Страшней такой смерти и не придумать. А ты говоришь - нам, солдатам, страшнее...

В последних его словах звучит такая убежденность в собственной правоте, столько неподдельного уважения к нашей летной профессии, что возражать ему я уже не осмеливаюсь.

Стук в сенях прерывает беседу. Через открытую дверь к нам доносится голос "саперного ординарца": "Где тут летчики? Нужно их в соседнюю деревушку отправить. Там больше домов уцелело".

* * *

В просторной избе и жарко и людно. Женщины и ребятишки, одни с любопытством, другие с неприязнью, разглядывают нас, вслушиваясь в причитания маленькой, хворой на вид старушки.

- Куда же принять вас, касатики? - плаксиво твердит хозяйка. - Почитай, вся деревня под этой крышей. Уже яблоку упасть негде.