Над Самарой звонят колокола - [18]

«И до чего же надоела эта грязь, дожди эти нудные», – проворчал без слов Иван Кондратьевич. Приметил, как из переулка со стороны земляной крепости на Большую улицу проехали двое верховых, то и дело пропадая за крышами изб, высоких амбаров, а в промежутках между строениями их можно было видеть выше заборов и плетней – ехали, словно обрубки, плечи да головы в треуголках!

Одного признал без труда – подпоручик Илья Кутузов. Второй не был ему знаком. Илья Кутузов что-то рассказывал спутнику и правой рукой размахивал, словно на уроке фехтования.

«Ишь – унеси тебя буйным ветром! – женишок-то Анфискин в новый камзол принарядился! Никак по случаю церковного праздника… Надо будет пригласить его к обеду, пущай дочка порадуется». Второго всадника, даже когда въехали во двор канцелярии, так и не признал.

Илья Кутузов ввел гостя, и тот, вскинув руку к исхлестанной дождями треуголке, представился:

– Курьер оренбургского губернатора и кавалера генерал-поручика господина Рейндорпа в Военную коллегию с донесениями. Прошу, господин капитан, прогонных коней до Симбирска.

Рослый, забрызганный грязью капрал в ответ на приветствие и приглашение капитана Балахонцева пройти к столу в смущении глянул сперва на свои жутко испачканные сапоги с соломой, у порога приставшей к подошве, когда обшаркивал обувь, на следы, оставленные от порога… После вторичного приглашения прошел к столу. Капитан Балахонцев крикнул денщика Ваську и, когда тот высунул в приоткрытую дверь плутовски улыбающуюся мордочку, распорядился:

– Щи, кашу, хлеб из караульного дома сюда! Живо! Чай и сахар от меня. Да забеги к господину поручику Счепачеву, покличь ко мне. Да живо! – повторил капитан Балахонцев и тут же добавил: – Прознаю, что ежели своруешь из щей мясо – велю шпицрутенами высечь и бессменно на неделю поставлю в караул у арестантской избы. Ступай!

Денщик покривился, опустил глаза: напраслину, дескать, господин капитан возводит на него, однако служба есть служба.

– Слушаюсь, ваше благородие! – Васька громыхнул сверх всякой меры тяжелой, разбухшей от влажного воздуха дверью и пропал.

Пока курьер насыщал изголодавшееся чрево, капитан Балахонцев с трудом удерживал себя от желания приступить с немедленными расспросами. Вошел в кабинет командир второй роты Ставропольского батальона поручик Илья Счепачев, длинноносый, с острым, гладко выбритым подбородком, приветствовал коменданта, прошел к лавке у окна, сел, оперев руки на эфес шпаги, опущенной в небогатые деревянные ножны, молча следил за ложкой в рыжеволосой руке капрала.

Денщик Васька одним разом убрал посуду со стола, замешкался у двери в надежде услышать какие-нибудь важные вести из-под Оренбурга, чтобы потом похваляться средь гарнизонных солдат, но капитан бросил резко:

– Ступай на место!

Капрал скосил светло-карие глаза на икону, перекрестился, огладил ладонью жесткие, торчащие в стороны усы, некстати громко шмыгнул отсыревшим после горячего чая приплюснутым, с широкими ноздрями носом, виновато улыбнулся и сказал:

– Спаси бог за угощение, господин капитан. Теперь спрашивайте, – и перевел взгляд с озабоченного коменданта на поручика Счепачева. Подпоручик Илья Кутузов пристроился спиной к теплому боку печки, которая топилась из прихожей.

– Один спрос у нас, капрал: что стряслось под Яицким городком? И где теперь вновь якобы объявившийся государь Петр Федорович? – Капитан Балахонцев, не имея твердой уверенности, – подлинно ли Петр III объявился или самозванец, какие приходили на Русь в горькославные времена лже-Дмитриев, решил в речах своих быть возможно сдержаннее.

Капрал неторопливо пояснил:

– Еще в конце августа господин губернатор получил указ из Военной коллегии о поимке беглого донского казака Емельяна Иванова сына Пугачева, который якобы имел намерение увести яицких казаков за рубеж, в Турецкую землю, где и поныне живут казаки-нечаевцы. Копию с того указа Военной коллегии я самолично отвозил полковнику Симонову в Яицкий городок для принятия мер предосторожности и поимки беглого казака…

Балахонцев и Счепачев переглянулись – и они получали такое уведомление с описанием примет Емельяна Пугачева. Так неужто этот простой казак осмелился выдать себя за покойного государя Петра Федоровича? Уму непостижимая дерзость! Хвалился черт всем светом овладеть, а Бог ему и над свиньей не дал воли!

Балахонцев подумал вслух:

– У нас в пригороде Алексеевске живут некоторые отставные солдаты гвардейских полков. Из них, доподлинно знаю, Алексей Горбунов – да есть и другие! – стоял в карауле при похоронах государя в Невском монастыре. Он мог бы опознать – истинно государь альбо самозванец гуляет по Яику.

– Допрежь опознания его надобно изловить да связать накрепко, – проговорил капрал, усмехнувшись одними глазами. – Покудова же никто беса не видит, а всяк его ругает…

– Твоя правда, братец, – встрепенулся капитан Балахонцев. – И что же, полковник Симонов побил ту воровскую шайку?

– Хотя и имеет полковник Симонов до тысячи регулярных солдат в крепости, к великому неудовольствию господина губернатора, однако же не сумел побить новоявленного царя, – ответил капрал.