Над пропастью по лезвию меча - [19]

В открытое окошко избы было видно как бабушка, перебирая вещи, ищет альбом. Торшин и Ивлев сидя за столом молчали. Торшин чувствовал как медленно, подкатывает тошнота, от усталости, жары, выпитого самогона, кружилась голова. Торшин сглотнул и, не справившись с рвотным позывом, резко вскочил и, побежал за угол избы.

Когда вернулся, бабушка, разложив на столе старый обтянутый выцветшим бархатом альбом, рассказывала:

— Отец мой молодой мужик еще, — бабушка показала на карточку, где была сфотографирована, группа крестьян, в центре в плотной суконной поддевке, обутый в хромовые сапоги стоял крупный мужчина, — он мне, рассказывал, что когда городской с аппаратом приехал, то купец тутошний, всех кто на него работал и, повелел на карточку снять. Вот батька, мой, — старуха показала пальцем, на стоящего слева молодого парня.

— А как зовут его?

— Кого милый? Отца моего?

— Нет, купца этого.

— Ефимов, он лесом торговал, с дочкой его Дашкой подружками были.

— А сыновья были у него?

— У кого? У отца моего, были, как не быть, были у меня братья, трое было.

— Да нет бабушка, у купца, сыновья были?

— Дай-ка припомнить, — вспоминая, старуха пожевала, бесцветными губами, — были, двое было, старший Антон, шустрый такой мальчонка был, а младший, как звать и не припомню, хворал все.

— А фотографии детей Ефимова, у вас есть?

— Откудова, да зачем они мне? Ты вот сюда милый посмотри, вот свадьба моя, видишь, какая я молодая и красивая была, рядом муж мой, убили его в войну, и братьев моих поубивали, в деревне после войны почитай одни вдовы, и остались, двое мужиков только вернулись, да все израненные, не работники, вот мы бабы одни детей и поднимали.

Фотографии, фотографии смотрят с них люди кто напряженно, кто улыбается, мужчины, женщины, дети. Маленькая история, большой семьи, история страны. Вот этот снят до революции, до первой мировой, как смешно одет, босой, но в картузе. «Отец мой. Убит в германскую, — вздыхает старуха, — мать моя криком кричала. Чем я вас кормить то буду, сиротки мои, по миру пойдем. Не пошли». Косоворотка, домотканые штаны, фуражка блином со звездочкой, напряженно смотрит с карточки, красноармеец. «Это мой дядька, младший брат отца, значит, — поясняет старуха, — убит в войну гражданскую, а других дядьев, что против продотрядов выступили, чекисты расстреляли». Ивлев отвел глаза, а старуха все рассказывала, показывая на фотографии: «Муж с братьями своими, все на фронтах полегли, убили их, значит фашисты, а женам только дети да похоронки остались». Немолодая женщина в окружении молодых мужчин, так похожих на нее упорным взглядом и спокойной улыбкой. «Это мои, — с гордостью, показывает своих детей мать, — одна их подняла, выучила, в люди вывела, сейчас в городе живут, пишут, приезжай мама, да куда я из своего дома поеду, я хозяйкой привыкла быть, а там жены у сыновей, чего я чужую жизнь заедать буду, а внуки каждое лето приезжают».

— Бабушка, а про Ефимова, кто еще знать может? — поинтересовался Ивлев.

— А зачем он вам? — насторожилась старуха, — ну был купец, да сплыл, сколько лет уж прошло. Не знаю, я ничего, — твердо закончила она.

— Да вы бабушка не бойтесь, — стал вдохновенно фантазировать Торшин, — Ефимов, что у вас тут жил, старший брат деда моего, вот я как сюда в командировку поехал, так и подумал, может из родственников кого встречу, интересно как у них судьба сложилась.

— Ну, надо же, интересно ему, — старушка развела руками, потом поджала губы и усмехнулась, — тому черт не нужен, кто его за плечами носит, — почти дословно процитировала она Гоголя, — вон твой родственник в тени отдыхает, — и показала на пьяного в умат, шофера.

— Он что Ефимов? — удивился Торшин.

— Ефимов не Ефимов, а твой родич точно, — рассмеялась старушка, — Купец то, хоть и женатый был, и дети у него, а большой ходок по бабам был. Колькина бабка, еще до войны первой, загуляла с ним, муж то ее, на заработки уехал, а купец подъехал, видали люди как он к ней хаживал, мужа нет, а брюхо растет. Муж приехал, люди добрые ему все и рассказали, да он и сам видел, что живот у жены не от ветра надуло. Поучил он ее как положено, да снова в город уехал, а там и пропал, в деревню больше не вернулся. Матрена родила мальчонку, да к родителям в соседнюю деревню уехала, только от позора не уедешь, все знали, что мальчонка приблудный. Вот этот мальчонка и есть Колькин отец, твой братец значит. Вот у него про Ефимова и спроси, куды он и семья его делись. Ладно, заболталась я с вами, а дела стоят, ну что из альбома брать будете?

Ивлев купил фотографию, где группой были изображены купец Ефимов и его работники, пообещал, старушке переснять и вернуть. Торшин расплатился за угощенье.

Подошли к грузовику. Пьяного Кольку взяли под белые руки и, закинули в кузов, тот захрипел, не открывая глаза, заерзал, поудобнее устраиваясь на досках кузова и, снова безмятежно захрапел. Торшин сел рядом с ним. Ивлев устроился в кабине, сел за руль, газанул, и покатили. Покатили к Кольке домой, в соседнюю деревню, адрес им старушка сказала. У речки остановились. Искупались сами, привели в чувство Кольку.